— Умничка. Соберись, Киттихок! Тебе так несвойственны рыдания.
— Чувствую себя бесполезной, — разнылась я. — Весь день прячусь, все носятся вокруг меня, рискуя жизнями, постоянно меня ждут, делятся едой, даже когда на счету каждая крошка, я даже штаны себе не могу постирать... А что будет, когда я вернусь домой? Меня наверняка отправят в тюрьму за обман собственного офицера, хищение самолета КВС и крушение его во Франции...
— Они будут допрашивать нас всех, и мы за тебя заступимся. Они не запретят летать ни одному из нас — страна отчаянно нуждается в ночных пилотах. Ты делала лишь то, что тебе велели.
— Я знаю, что они скажут. Что я безмозглая, глупая, слишком мягкая, что женщинам нельзя доверять мужскую работу. Они позволяют нам летать оперативных самолетах, только когда в отчаянии. И когда мы напортачим, они судят нас намного строже. — Все это было чистой правдой, и следующее сказанное мной — тоже, хоть и немного мелочной. — Ты даже сумел сберечь БОТИНКИ, а мои СОЖГЛИ.
Джейми рассмеялся.
— Они позволили мне оставить ботинки не потому, что я мужчина, — сказал он с таким же возмущением в голосе, какое было у меня. — Просто у меня нет пальцев на ногах!
Я фыркнула от смеха. Джейми мягко поцеловал меня в лоб.
— Тебе нужно присмотреть за Джули, — прошептал он. — Ты же знаешь — она на тебя рассчитывает.
Затем он ненавязчиво позвал:
— Эй, Пол! Поди сюда, скажу пару слов! — Джейми ласково обнимал меня за талию — так похоже на его сестру. Пол приблизился к нам из темноты.
— Раньше пользовались этим полем? — требовательно спросил Джейми.
— Для прыжков с парашютом.
— Опоры всегда будут проблемой при посадке, даже без бокового ветра. Так вот послушай меня, старина, и подумай, стоит ли так рисковать Киттихок, выводя ее при дневном свете, потому что она — ваш лучший шанс найти подходящее поле поблизости от Ормэ. Она чертовски хороший пилот-навигатор, к тому же толковый механик.
Какое-то время Пол молчал.
— Механик самолетов? — наконец спросил он.
— И мотоциклов, — добавила я.
Снова воцарилась тишина. Пол мимоходом задал вопрос:
— Взрывчатка?
О подобном я даже не думала. Но с другой стороны — почему нет? Это блестящее занятие для моего разума — создать взрывчатку.
— Пока нет, — с осторожностью ответила я.
— Тяжеловата работенка для сопливой девчонки. Ты готова попробовать, Киттихок?
Я кивнула, словно нетерпеливый щенок.
— Давай подождем, пока будут готовы твои документы, и найдем тебе занятие, пока ты ждешь следующий самолет.
Он развернулся к Джейми и заговорил с ним тем самым компанейский тоном, словно я не слышала их, словно была глуха.
— А наша Киттихок — темная лошадка, правда? Не думал, что ей нравятся мужчины. А за тобой готова следовать хвостиком.
Джейми убрал руку с моей талии.
— Заткнулся бы ты. — Он сделал шаг во тьму навстречу нашему бесстрашному лидеру, схватил его за ворот куртки и мертвецки спокойным голосом, в котором скрывалась вся ярость шотландцев, гневно пригрозил: — Еще раз заговоришь подобным образом об этой отважной леди, и я вырву твой поганый английский язык из твоей глотки.
— Ладно-ладно, парень, — спокойно сказал Пол, сжав плечо Джейми. — Остынь. Мы все немного переволновались...
Исхудавшая рука Джейми казалась ничтожно маленькой в крепкой хватке Пола, да и Джейми никогда не был таким же крупным, как Пол, — словно хорек в сравнении с лабрадором. В этот самый момент в воздухе раздался гул. Другой самолет рыскал вокруг, летя так низко, насколько было безопасно, два широких луча прожектора растягивались и прыгали по земле впереди и позади самолета.
Пол очнулся первым, быстрым рывком пряча радистку в кустах, где были скрыты велосипеды. Остальные бросились в низкую канаву, которая огораживала поле. Ни одна часть прошедшей ночи не казалось столь долгой, как те пять минут беззащитного лежания в ловушке из грязи и опавшей листвы в ожидании, что пулеметы Люфтваффе пригвоздят нас к земле или пролетят мимо.
Очевидно, самолет пролетел мимо. Он не задержался над нашим полем — должно быть, совершал рутинное патрулирование. Боюсь представить, что произошло бы, окажись он над нашими головами, когда мы подготавливали Лизандер к посадке.
Это всех отрезвило. Мы отвезли беженцев и всех остальных, живших в пределах мили-другой, по домам, привязали три велосипеда к подножкам и крыше Розали. Автомобиль прогнулся под весом троих людей на переднем сидении, четверых на заднем, двоих в багажнике, а мы с радисткой примостились на заднем бампере, ухватившись за крышу подобно маленьким мартышкам, вцепившимся в маму, — идея состояла в том, что, если нас остановят, мы вдвоем хотя бы сможем спрыгнуть и попытаться сбежать. Ни у кого другого такого шанса не будет. Удивительно, в отчаянном смысле этого слова, делать ставку на скорость, а не на ловкость — словно кричать, летя вниз по склону, чтобы потушить горящий самолет.
Каждый раз, подъезжая к воротам, мы вдвоем спрыгивали с машины, чтобы открыть и закрыть их, а затем залезали обратно на задний бампер, когда Розали трогалась с места.
— Тебе так повезло оказаться в Дамаске, — крикнула мне радистка, пока мы ехали по темноте — без единого лучика света, даже от тех бесполезных затемненных фар. Но в них не было нужды, поскольку было почти полнолуние. — Пол хорошо о тебе позаботится. И сделает все возможное, чтобы найти твоего пропавшего агента, — это для него дело чести. Он никогда раньше не терял своих связных. — Бесподобный южный английский с едва заметным французским акцентом. — Моя собственная миссия провалилась — на прошлой неделе арестовали четырнадцать человек. Организатора, посыльного, всех сразу — кто-то нас сдал. Это был сущий ад. Меня передали Полу для прикрытия — жаль, что он такой развратник, но пока ты знаешь...
— Я не могу противостоять ему! — призналась я.
— Просто не обращай внимания. Закрой глаза и думай об Англии!
Мы обе рассмеялись. Предполагаю, что мы вдвоем были немного под кайфом — в объятиях Бензедрина мы петляли по освещенной лунным светом французской сельской местности, а люди, которых мы любили или с которыми работали, исчезали, словно догоревшие бенгальские огни. Трудно представить, что нас ждало бы, повстречайся кто-то нам на пути — мы чувствовали себя полными жизни и непобедимыми.
Мысль о том, что ее могут схватить, неприятна. Надеюсь, она выберется из Франции.
Теперь я Катарина Хабихт. Это не так пугающе, как казалось поначалу, — смена имени внесла столь огромные улучшения в повседневной жизни, что приложившаяся к этому опасность не в счет. Кому какая разница? Я не могла нервничать еще больше, чем сейчас.
Теперь я сплю в комнате Этьена — план «спрятаться на виду» во всей красе. Ко всему прочему, я прибрала к рукам некоторые его пожитки. Мы освободили один ящик для вещей Кете, купленных за незаконно добытые купоны Джули. В глубине ящика нашелся прекрасный швейцарский перочинный нож с консервным ключом и отверткой и блокнот — школьная тетрадь пятнадцатилетней давности. В одну из недель 1928 года Этьен Тибо решил стать юным натуралистом. Вполне в духе десятилетнего мальчишки — примерно в таком же возраст я разобрала граммофон Ба на запчасти.
Перечень птиц меня расстроил. Что сподвигло маленького мальчика из орнитолога превратиться в инквизитора Гестапо?
В этой комнате не нашлось подходящего тайника — Этьен наверняка знал их все. Две просевшие половицы, ниша под подоконником и дыра в штукатурке — все эти укромные местечки были забиты Вещами Маленького Мальчика. Он годами к ним не прикасался — они все были покрыты пылью, но уверена, он знает, что они по-прежнему здесь. Я храню этот блокнот и бортовой журнал в матрасе, который разрезала ножом Этьена.
Я с ним познакомилась. Испытание огнем для Кете. Катались на велосипедах с Амели и Митрайет — моя первая вылазка в поисках подходящего поля — три девушки на велосипедах, понимаете, веселый денек в хорошей компании, что может быть нормальнее? Мой велосипед принадлежал часовому, которого Пол застрелил в день моего приземления. Его слегка «переделали». И когда мы возвращались домой по главной дороге, то встретили Этьена, идущего в другую сторону, и, конечно же он подозвал сестер, чтобы узнать, кто я.