Утром Алексей поднялся поздно. Галя уже встала и расчесывала свои длинные волосы. Только Орлов собрался пройти на кухню, как оттуда прибежала Татьяна. Все было понятно без слов. Лишь несколько секунд понадобилось для того, чтобы скрыть следы ночлега, и вот уже Галя и Орлов, затаив дыхание и тесно прижавшись друг к другу, стоят в шкафу. В одной руке у Орлова — граната, в другой — взведенный наган. Шаги раздаются уже в большом классе. Это с кем-то вошел Семен. Разговаривают по-фински. Наконец стукнула дверь. Кажется, пронесло на этот раз. Но выходить еще рано. В шкафу совершенно темно, но Орлову кажется, что он видит широко открытые глаза своей спутницы, видит ее упрямо сжатые губы.
Снова шаги. Теперь знакомые, быстрые. «Отбой», — шепчет Татьяна, и все с облегчением вздыхают.
Алексею и Гале не повезло. Как назло, вражеские патрули зачастили в Середку. Все чаще им приходилось долгие часы просиживать в шкафу. В такие минуты Орлов старался не думать об опасности. Он даже ухитрялся совершать мысленные путешествия в прошлое. Вспоминал родную деревню Ивойлово, что близ Череповца, годы работы в колхозе. Вспомнилось и то, как в 1935 году приехал в Петрозаводск и поступил на Онежский завод. Работал молотобойцем, а потом и кузнецом. По четыреста канадских топоров за смену выходило из-под его молота. А потом пригласили на работу в милицию. После годичной школы получил назначение в Заонежский район уполномоченным Сенногубского и Кижского сельсоветов. Жили хорошо: он, жена Александра Дмитриевна и трое дочерей. В 1941 году родился сын. Но тут началась война… Семью эвакуировал, а сам — в истребительный батальон.
Из проведенных у Чесноковых дней Орлову особенно запомнился один. То ли седьмой, то ли восьмой.
Утром, после завтрака, Алексей, Галя и Семен сидели в классной комнате, рассматривали старинную книжку, которую Орлов обнаружил в груде других на столе. Называлась она довольно затейливо: «Поездка в Обонежье и Корелу В. Майнова». Таня с матерью оставались на кухне. Вдруг дверь распахнулась, и туда ворвалась группа финских солдат. Это был патруль из комендатуры.
— Муж ваш где? — спросил у Тани старший, высокий, длиннолицый человек с выпученными глазами.
— С книгами, наверное, возится, — сказала она, а сама черенком ножа по столу стучит, вылезший гвоздь заколачивает (был у них такой условный сигнал). Однако кто знает: услышали ли они там, в маленьком классе.
— Проведите к нему, — все настойчивее требовал офицер.
А Таня не спешит. К матери обращается:
— Сколько раз я просила тебя этот гвоздь заколотить. Вчера из-за него блузку порвала.
— Сейчас, Танечка, — ответила она и потянулась за молотком.
— Не стучать! — и офицер приказал молодой женщине следовать за собой.
Пришлось подчиниться.
— Что это у вас все двери заставлены, — вскипел офицер, заглянув в жилую комнату. — Раньше этого не было.
— Холодно. Сквозит. У нас же маленький ребенок…
— Ребенок это хорошо. Партизаны — плохо, — сострил офицер, и его лицо растянулось в улыбке. — Нет в доме партизан?
— Ну что вы, зачем такое говорите! Откуда у нас партизаны? Муж так предан финскому начальству…
— Знаем, знаем. Не надо сердиться.
Прошли в большой класс. Офицер внимательна осмотрел его и направился было в соседний, но, убедившись, что дверь и с этой стороны заставлена, повернул обратно.
— И тут баррикады! — окончательно вышел из себя он.
В это время из коридора показался Семен.
— Здравствуйте, — сказал он по-фински, успокаивая взглядом Таню. — Здравствуйте. Давненько у нас не были.
— Что это вы забаррикадировались?
— Холодно. Ребенок ведь у нас. Так чтоб не дуло.
— Ну что ж. Посмотрим.
Все прошли на кухню, оттуда в жилую комнату. Семен отодвинул стол и, приоткрыв дверь в маленький класс, сказал, что все там по-прежнему.
— Посмотрим, — возразил офицер и прошел в класс.
Семен и Татьяна шагнули следом. Солдаты топтались в дверях. Начальник патруля стал рассматривать книги, сваленные на столе. Он и не подозревал, что в каком-нибудь полуметре от него находятся двое готовых к решительным действиям людей.
Внимание офицера привлекла карта Советского Союза, которой было завешано окно. Подойдя ближе к окну, он с видимым удовольствием стал водить пальцем по карте, отыскивая Москву.
— Москва — кайки. Понимаешь? — сказал он Тане.
— Понимаю.
И снова белая рука с длинными пальцами поползла по карте. Дойдя до Урала, офицер резко взмахнул ладонью, как бы отсекая что-то, и сказал: