— Ясно. Слушай, товарищ Таран. Выдели лучших коммунистов, пусть немедленно возглавят патрульные группы и прочистят город. Всех пьяных бойцов — под арест.
— Есть! — Он метнулся к дверям.
— Подожди… Помоги одеться.
— Семен Петрович, нельзя вам.
— На пир хочу успеть. Дай, пожалуйста, сапоги. Сальма их в тот ящик спрятала, чтоб не убежал.
Ветер, кажется, совсем рассвирепел. Как наши конники. Аж с ног сбивает. Шел с трудом, держась за выступы домов, палисадники, заборы. Увидел группу людей в шинелях — они выкатывали из ворот большую винную бочку. Хрипло приказал: «Прекратить… Стрелять буду!». Разбежались, но он видел: стоят на углах и ждут его ухода. И снова двинулся, проклиная и зиму, и ветер, и свою простуду. Боясь упасть, начал отсчитывать шаги.
В зал вошел своей обычной четкой походкой. Быстро окинул взглядом собравшихся. Солодухин, завидев Воскова, махнул рукой оркестрантам, выскочил на середину зала и, лихо приплясывая, запел:
Он сам придумал эту частушку и, гордо посматривая вокруг, ожидал аплодисментов. Раздались жидкие хлопки. Восков пересек зал.
— Товарищ начдив! — сказал Восков. — В городе беспорядки, много пьяных.
— Брось, — махнул рукой Солодухин. — Сегодня веселимся.
— Взломщики ссылаются на ваше разрешение, — с гневом продолжал военком.
— А что бойцы — не люди? — закричал Солодухин. — Надо и им отпраздновать победу над белыми гадами!
Лицо его побагровело, он выхватил из ножен шашку и лихо взмахнул ею в воздухе, будто резолюцию карандашом вывел.
— Солодухин приказал сегодня всем праздновать победу, и ты мне, комиссар, не указывай, что мне делать! Завтра будешь указывать, а сегодня порядок в Таганроге диктую я.
— Порядок. Революционный порядок, — тоже громко возразил Восков. — Но не беспорядок, не анархию, не грабежи. И отзывать в такое время командиров бригад и полков из своих частей я бы не стал на вашем месте, товарищ начдив. Даже ради праздничного ужина.
Солодухин заметался по залу, закричал:
— Воевать — так Солодухин! А отдыхать — так Деникину только можно. Оркестр, шагай к белым гадам…
— Остановись! Не позорь себя! — Восков к нему подбежал, схватил его за руку, сжал. — Я же это любя, Петро. Тебя любя! Честью тобой и нашей Красной Армии дорожа! Пойми!
Солодухин вдруг выпустил шашку из рук, сел на стул, обхватил голову:
— Любя, говоришь? Ч-черт… Кто там тебе набаламутил, что наши в подвалы винные полезли?.. Солодухина имя марать захотели?.. Ой, плохо мне что-то, Семен. Сердце уже два дня кусает какая-то ползучая…
Восков посмотрел на комбригов, они встали из-за столов, ожидая приказов военкома.
— Начдив заболел, — громко сказал Семен. — Вызвать врача. Временно командование дивизией возлагается на комбрига Николая Владимировича Куйбышева. Предлагаю командирам частей немедленно вернуться к своим бойцам и навести революционный порядок в городе.
Куйбышев сделал шаг вперед, но рапорта не отдал. Восков мягко положил руку на плечо Солодухина.
— Петро, люди ждут твоего решения.
Начдив вяло сказал:
— Все правильно, товарищи. Как и сказал военкомдив. Болен я… Двое суток не в себе, еле держусь на ногах…
— Есть принять временно командование! — доложил Куйбышев.
Командиры и оркестранты вышли. Они остались одни в большом, ставшим вдруг холодным и чужим им зале.
— Прости, Петро, — сказал Восков. — Иначе я поступить не мог.
Солодухин ничего не ответил, не поднял головы, и комиссар вышел. Еле ворочая ногами, Семен добрался до своего жилья. Каляева ахнула, увидев его посеревшее вдруг лицо.
— Кто тебе разрешил встать с постели, Семен?
— Обстановка… Закажи разговор с Реввоенсоветом…
Неделю температура не опускалась ниже тридцати девяти. Потом вдруг врач сказал, что кризис миновал и дело пойдет на поправку. Пришел Солодухин. Сел у кровати, в глаза не смотрел.
— Пришел прощаться, Семен. Подал рапорт. Командируют на Кавказский фронт. Так будет легче.
— Не знаю — кому легче. Привыкли мы с тобой, Петро, друг к другу. Да и дело у нас неплохо шло.
— Шло-шло, а вот как повернулось… Ты не подумай — я и впрямь больной ходил. Но оправдываться не буду. Проглядел.
— Да и я проглядел… Может, передумаешь?
— Не передумаю, — упрямо сказал начдив. — Ну, поправляйся. В ходе мировой революции еще встретимся.
— Встретимся. Дел на всех хватит.