Извлек из кармана шинели газетный сверток, развернул, выложил на стол ржавую селедку, три морских галеты и коробку с манной крупой. Газетку расправил и подал Воскову.
— Наше издание. «Пламя» назвали. По твоему совету, комиссар.
— Это возьму, а жратву убери. Сразу.
Таран разворчался:
— Ишь барином каким заделался… В наших прямых интересах, чтобы комиссар быстрее на ноги стал. Политически ты оказался неподкованным, товарищ военкомдив.
Уловка Тарана вызвала громкий смех в комнате, и вскоре они сидели втроем вокруг стола, с наслаждением уписывали галеты и селедку.
Снова постучали. Вениамин Попов, избранный коммунистами штаба председателем комячейки, принес Воскову удостоверение, заменяющее партбилет. На желтоватом, тонком, почти папиросном листе бумаги жирно проступала машинопись: «Предъявитель сего тов. Семен Петрович ВОСКОВ действительно состоит членом Российской Коммунистической партии в ячейке Штадива-9. ОСНОВАНИЕ: членский билет № 214 Сестрорецкой организации».
— Теперь, с билетом, — пошутил Попов, — ты будешь еще более авторитетным комиссаром.
— Если комиссару надо авторитет удостоверять, — возразил Восков, — слабый он комиссар.
Говорили в этот вечер о многом. Тарана решили за пополнением на его родную Курщину послать. Восков вспомнил питерских друзей, сестроречан, неожиданно хлопнул себя по лбу.
— Что же это мы… Посланцы Петрограда, а еще ни одного хлебного эшелона для питерцев не собрали. Вениамин Дмитриевич, поручи это штабным адъютантам, а мы им поможем.
Дождавшись, когда Сальма Ивановна вышла в кухню, Попов быстро сказал:
— Семен Петрович, ты как в смысле транспортировки? Начдив сейчас звонил: белые к Ростову рвутся, щель у нас нашли и вклинились… Куйбышев выехал под Батайск, Леонтьев — под Азов, кому-то из нас двоих надо в донских плавнях посидеть, второй в штабе останется.
— Выеду я, — распорядился Восков. — На рассвете. Медицина разрешила с условием, чтоб не в донской степи сидеть. А плавни — это не степь.
— Что тебе разрешила медицина?
Сальма Ивановна вошла с чайником и подозрительно осмотрела собеседников. Восков не любил выкручиваться.
— Прорыв на нашем фронте, — пояснил он. — Придется подъехать на часок-другой к ребятам.
Но это был не часок и не другой. Он сидел в болотистых плавнях, перерезал Донскую степь, его видели под Батайском и Азовом, на хуторах, переходивших из рук в руки, и на каменистой кромке побережья. Он успел прискакать под станицу Кулешовку и бросить все огневые средства 3-й бригады на подавление появившихся вражеских бронепоездов. Попал на маленький полустанок, даже без названия, и нос к носу столкнулся с Сальмой.
— Я уезжаю во вторую бригаду, — сообщила она, будто они пять минут назад виделись. — А ты бы посидел хоть денек в Таганроге, горяченького попил. Не думаю, чтобы Реввоенсовет командировал своих военкомов только на участки, где ветер сшибает с ног и люди идут в атаку.
— Есть еще командировки сердечные, — вздохнул Семен, — по законам революционной совести. Да ты не волнуйся, пули меня не берут.
Да, пули его пока не брали, но холод под станицей Гниловской пробрал основательный. В эти дни ударили сильные морозы, многие бойцы, одетые довольно легко, отморозили носы, лица, руки. Восков, сидевший с ударным полком Агатоновича в Сенявской (полк ее прозвал «Синявкой», в память о посиневших и дрожавших от холода людях), тоже чувствовал, что отмороженные еще под Курском ноги начинают неметь. Он пригласил на совет командиров подразделений, комиссаров батальонов, рот, всех коммунистов.
— Решайте, что будем делать. Ни Батайск, ни Ростов нам не взять, пока в Гниловской белоказаки.
Слово взял Митрофан Четверяков, политкомиссар первой роты:
— Наступать будем. Наши люди весеннего половодья ждать не хотят.
— Это вы от братьев Четвериковых? — узнал его Восков.
— А нас тут, братьев, много, товарищ комиссар, — весело отозвался Четвериков. — Одни в курной избе росли, другие в землянках, а побратались туточки.
Восков сказал:
— Товарищи, жертвы будут… Без крови не обойтись..
— А что ж нам, обратно в землянку лезть? — спросил Митрофан. — Нет уж, товарищ комиссар. До конца пойдем, буржуев на своей земле мужику оставлять выгоды нет.
Восков собрал вместе все части, какие оказались по соседству.
— А мы не ваши, — попытались созорничать кавалеристы.
— А чьи же вы, конники, Шкуро или Мамонтова? — добродушно высмеял он их и задушевно сказал: — Помогите, братцы. Еще день-два, и у нас ноги к земле примерзнут, а вам без пехоты войну никак не закончить.