— Не уважаете-с наставника своего, — назидательно произнес купец. — Это в юные годы. А дальше что станется? Смута и беззаконие сплошное. Выдрать надо бы и выгнать! Позвольте помочь на правах — хе-хе! — доброхотного благодетеля.
Самоша стоял в дверях, растерянно улыбался. Но когда купец снял с себя пояс, мальчик мотнул головой, буро покраснел.
— Боитесь? — ласково спросил купец, встав со стула и направляясь к Самоше.
Самоша вдруг извлек из кармана длинное сверкающее лезвие струганка.
— Благодетель! — громко, на весь класс сказал он. — Я только с виду послушный, а ребята за Ворсклой меня Соловей-разбойник прозвали. Нехай овцой заблею, если вру!
Под смешки учеников купец выскочил из класса.
Рубинов бегал между скамьями, щедро раздавая щипки и пощечины. После уроков он оставил Воскова.
— Мы могли на двадцать пять целковых весь месяц давать вам горячие завтраки, — тоскливо сказал он. — Тебе уже десять лет, и ты должен кое-что понимать. Где ты пропадаешь?
— Учитель, простите меня, — сказал Самоша. — Я бы все от вас стерпел. А от благодетеля не могу.
— Не можешь? — закричал Рубинов. — Сначала деньги научись зарабатывать, Соловей-разбойник!
Самоша наконец решился.
— Учитель, я уже год, как работаю. Хожу по домам, кому стол сбиваю, кому — стул. Нас пятеро у мамы Гильды. — Он помолчал. — А осенью в ремесленную школу обещали взять. По столярной части.
Рубинов с удивлением смотрел на мальчика.
— Жаль, ты способен к учению.
— Книги не брошу! — У Самоши даже голос дрогнул.
— Да, это я знаю, — Рубинов вздохнул. — Но тебе еще совсем мало годков…
— Нас пятеро, — тихо повторил мальчик.
Рубинов прошелся по классу, — наверное, вспомнил что-то веселое, морщины на его лице собрались в смешке.
— А как насчет заповеди про хозяина? Повторишь?
— Учитель, можно, я другую заповедь вам прочту?
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.
ЛЕДЕНЦЫ ЗАГОРЕЛИСЬ
— У нас заповедь одна: церковь людям не нужна!
Эти строчки придумал Мишка Хант. Ему пришло в голову пустить по школе, потом по ближним домам вопросник: «Кто за то, чтобы закрыть церквушки на углу Большой Пушкарской и Кронверкской и по улице Воскова?»
Вообще в четвертом «а» идеи плодились, как грибы после дождичка. Классная воспитательница и радовалась, и пугалась. Всех взбудоражила Майя Ратченко, предложив объявить площадь Льва Толстого, к которой был обращен фасад их школы, площадью Пионерских Игр, а машины и трамваи пустить по подземному каналу и самим его прорыть. Их не поддержали, и тогда Володя Стогов выдвинул новый проект: устраивать вечера и на них разыгрывать сцены взятия Зимнего дворца или Перекопа, только с всамделишными дымовыми шашками. Завуча больше всего напугали шашки. В том же тридцатом году им помешала церковь.
— Пионеры мы или нет? — взывала Майка. — Зачем нам терпеть под носом у школы церковь? Мы лучше там свой клуб устроим.
— Ленсовет будет за нас, — веско заявил Миша Хант, — если больше половины жителей будет за нас. Улица имени славного революционера Воскова тоже проживет без церкви. Решайте, ребята!
Почти все высказались «за».
— А ты, Сильва, — спросил Миша у девочки, которая тихо сидела за партой, думая, кажется, о чем-то своем. — Ты «за» или «против»? Ты чего молчишь? Тебя это больше касается. Раз ты случайно по фамилии тоже Воскова…
Сильва отозвалась не сразу:
— Когда я шла против отряда? — Помолчала. — Конечно, церковь нам не нужна. Ни на какой улице!
— Ура! — деловито подвел итог Мишка. — Все «за». Можно писать в Ленсовет.
— Надо попросить динамит! — загорелся Володя.
— Ты это брось, — даже находчивый Мишка оторопел. — Мы пионеры, а не бандиты какие…
Они держались одной компанией — Сильва, Майя, Миша Хант и еще Алла Гринева, вечно обучавшая класс «модным» песенкам. Как-то в Алкином дневнике появилась такая запись: «Учила на перемене подруг совсем недетской песне „У самовара я и моя Маша“. Обращаю внимание родителей». В группе был переполох. Мишка предложил исправить «у самовара» на «у самоката».
— Меняем всего две буквы — и песня получается совсем детская, — утверждал он.
Сильва возразила:
— Раз попались — выкручиваться нечего. Врут только трусы и жулики.
Ее прямолинейность в классе знали. Если приходила с невыученным уроком, что бывало редко, тянула руку и объявляла сразу, не дожидаясь, пока спросят. Мишку это злило, и он не то всерьез, не то в шутку предложил отказываться по очереди. Сильва его «подколола»: