- Что вам самому хочется. Из ваших любимых поэтов.
Мы уселись поудобнее. Я возле Христины, на ее тахте, ребята на стульях у стола, отец в единственное кресло. Он читал для всех, но смотрел на Христину. Читал он стихи хорошо, как читают сами поэты. И был очень красив и молод. Никогда не дашь ему сорока лет. Он читал Вознесенского.
Мир - не хлам для аукциона.
Я - Андрей, а не имярек.
Все прогрессы
реакционны,
Если рушится человек.
Не купить нас холодной игрушкой,
Механическим соловейчиком!
В жизни главное человечность
- Хорошо ль вам?
Красиво ль? Грустно?
Край мой, родина красоты,
Край Рублева,
Блока,
Ленина,
Где снега до ошеломления
Завораживающе чисты...
Когда он дошел до этих слов, у меня мурашки побежали по спине - так выразителен и звучен был его голос.
Выше нет предопределения
- Мир
к спасению
привести!
Отец еще долго читал стихи Блока, Цветаевой, Тарковского, Ахмадулиной. А я смотрел на него и думал о том, как я люблю своего отца! Видно, каждому мальчишке, каждому парню необходим отец... быть может, больше, чем мать. Хотел бы я стать таким, как он: добрым, умным, терпеливым и мужественным. У него не было ноги, но разве вызывал он жалость? И в голову бы не пришло никому жалеть его. Он был сильным человеком, мой отец, и я гордился им.
Внезапно он бросил читать стихи и попросил Женю спеть что-нибудь свое.
- Мое? После... Блока и Вознесенского?
- Каждая собака лает своим голосом,- напомнил отец слова Чехова.
- Я принесу гитару,- вызвался Виталий.
Женя охотно спел новую свою песню, сочиненную им за последний рейс.
Песенка нам всем понравилась. Вот она, переписанная целиком:
ИДУЩИЕ НА ОКЕАН
Мы, первопроходцы века,
Упрямо идем на восток,
Сквозь горы, тучи и реки...
За нами - рельсы и ток.
Мы видели странные, розовые
Цветы на искристом снегу.
В мае дремали морозы,
А мы врубались в тайгу.
Мы пели веселые песни,
Когда бесновался буран.
И мир нам казался тесен,
И рядом совсем океан.
Нам скучно в обжитой столице,
Мы будем Сибирь обживать...
Друзей загорелые лица
На старости лет вспоминать.
И мотив нам понравился, лирический и с грустинкой.
Чудесная мелодия!.. Особенно понравилась песня отцу.
- Надо спеть ее нашим работягам,- сказал он.- А зимой пошлем тебя на фестиваль самодеятельной песни. Подготовь еще несколько своих песен.
- А где будет фестиваль? - спросил польщенный Женя.
- В Тынде. Продлится три дня. Будут делегации Москвы, Ленинграда, Куйбышева и других городов, но с такими гитаристами и песенниками, как ты, и мы не ударим в грязь лицом.
- А ведь Виталий тоже поет,- вдруг сказал Алеша.- Спой,- попросил он.
Виталий сначала отказался наотрез, пришлось его довольно долго уговаривать. Затем он заявил, что аккомпанирует он себе сам, но лишь на рояле.
Рояля в пекарне не было, но мы так разохотились, что решили немедля отыскать рояль. Отец позвонил в Дом культуры, но там сегодня была лекция о международном положении, и все давно разошлись - долгие гудки свидетельствовали, что ни одного человека в Доме культуры не осталось. Тогда папа стал названивать поочередно - в театр, в НИИ, всем знакомым и, наконец, какому-то Кириллу Дроздову, который оказался дома.
Узнав, в чем дело, Дроздов пригласил нас всех к себе домой завтра вечером, предупредив только, что у него не рояль, а пианино.
- Пианино устраивает? - спросил отец у Виталия. Тот кивнул головой: "Вполне".
Вскоре отец собрался уходить и пригласил нас утром - или днем, когда сможем,- к нему в НИИ, который ему очень хотелось нам показать.
Он терпеливо ждал, пока мы договорились (дело было в Жене и Алеше, Христина ведь работала в этом институте), и, попрощавшись, ушел.
Институт произвел на меня (на ребят тоже) огромное впечатление, хотя мама вдосталь потаскала меня по всяким НИИ. (Уверен, что в душе ей страстно хотелось, чтоб я стал научным работником.)
Бросалось в глаза, что этот научный институт далекого городка Восточной Сибири был оснащен новейшей техникой. Лаборатории просто ослепляли сложнейшей аппаратурой, приборами. Я сказал об этом.
- Филиал Сибирского отделения Академии наук1 - усмехнулся отец.- А теперь, ребята, я познакомлю вас с весьма интересным человеком. Математический гений. Ему еще и тридцати не исполнилось, а уже доктор наук. Автор потрясающих открытий. Вот так-то, ребята!..
Он постучал в дверь, и мы вошли, немножко стесняясь.
Из-за письменного стола, заваленного бумагами и рукописями, поднялся навстречу нам высокий сутуловатый молодой человек. Прямые белокурые волосы, зачесанные со лба назад, падали до плеч. Темные, почти черные глаза на бледном лице смотрели иронично и дерзко.
- Садитесь, товарищи, Андрей Николаевич, садитесь...- Кирилл пододвинул кресло отцу, мы присели на стулья. Стало очень тихо. Кирилл молча смотрел на нас.
- Может, расскажете ребятам о своей работе...- нерешительно попросил отец.
Кирилл пожал плечами.
- Не обижайтесь, но... ведь никто из вас ничего не поймет? Вы мне представьте их, Андрей Николаевич. Кто из них ваш сын?
- Пожалуй, не поймем. Мне в Новосибирском академгородке рассказывали, что, когда Кирилл Дроздов защищал кандидатскую, один академик сказал, что в этом переполненном учеными конференц-зале, кроме самого Кирилла и этого академика, может, только трое-четверо ион я л и, о чем говорил Кирилл. Что-то совсем новое, непохожее - в алгебре. Бо-ольшой шаг вперед в науке. А когда его диссертация космонавтике послужила, получил и Ленинскую премию. .
- Да что говорить, характер у него...
- Ложь насчет характера,- серьезно опроверг Кирилл,- был на зимовках не конфликтовал. А здесь? Со всеми отличные отношения. Так кто из троих ваш сын?
- Угадайте.
- Этот?
Кирилл, к моему великому возмущению, указал на Женю. Все рассмеялись. Отец представил нас, подчеркнув, что Женя - выдающийся автомобилист-гонщик, а я мастер фигурного катания.
Об Алеше добродушно сообщил, что он хороший пекарь. Виталий был дома готовил опару. И хорошо, что его не было: как его представлять? Не подонок же? Бывший студент? Уголовник?
- То-то мне знакомо твое лицо,- сказал Кирилл,- я видел тебя по телевидению. Конечно же, Андрей Болдырев... В паре с девочкой. Марина...
- Марина Шалая.
- Да. Помню. Чудесная девчушка. И как это ты смог бросить спорт после такого-то успеха? Ну, а математикой никогда не увлекался?
- Н-нет, учился по математике на одни четверки. Вот кто у нас математикой увлекается - Алеша.
- Да, это у Алеши хобби! - подтвердил Женя.
- Да бросьте, ребята! - смутился Алеша.
- Помолчи, все равно скажу.- Он - прирожденный математик, может, гений, которому не дали проявиться. Вам дали, а ему не дали, понимаете?
- Нет.
- Андрюша!
- Алеша, помолчи! Он занимается математикой наедине, как пишут стихи. Ведь я просто преклоняюсь перед ним. Прежде всего за то, что он - личность. Он же умеет противостоять любому плохому влиянию. Когда он был маленький и жил с родителями, окружение могло влиять только плохо... Нелегко учиться, когда у тебя болит голова от побоев, когда ты голоден, когда не хватает просто ласки, душевного тепла. Каждый вечер пьянка, брань, побои... И в таких условиях сохранить душу. Алеша привык стесняться людей, которые его всегда недооценивали, вот он и молчит при них. Но при мне он не молчит. И сколько же глубоких мыслей я от него слышал. Вот он сидит с нами, стесняясь: "всего лишь пекарь"! Всего лишь, хотя без хлеба никто из нас жить не сможет. Не знаю, в чем проявится талант Алеши - в математике или в чем другом, может, и в хлебопечении или доброте, но Алексей найдет себя. Вот так-то!
Я наконец выдохся и умолк, чтоб перевести дыхание. Алеша не знал, куда деваться от смущения, но Кирилл вдруг протянул мне через стол руку.