Теперь первым увидел я и заорал во все горло:
- Олененок!
Христина уже смотрела в бинокль.
- Девочка! - удивилась она.
- Откуда тут девочка? Олененок. Или другая какая зверюшка.
...Она стояла на обочине дороги, такая маленькая, беззащитная, в красном платьице, крошечных туфельках, и смотрела на нас доверчиво и храбро. Глаза у нее были словно две спелые, темные, крупные вишни. Спутанные ветром блестящие черные волосы свободно падали на худенькие плечи. Ей было не больше шести лет.
- Меня зовут Аленка,- сказала она,- довезите меня, пожалуйста, до дома. Слишком далеко зашла. Вот белочке... боюсь, еще умрет... доктор Айболит нужен. Смотрите.
Девочка завернула зверька в шелковый платочек, снятый с головы. Белка была совсем плоха. Головка ее свесилась, она тяжело дышала и дрожала всем тельцем.
- Ошпарилась,- пояснила нам девочка,- упала в Горячий ключ. Я ее еле вытащила, горячо очень. Хоть бы не умерла. Вы нас довезете?
Мы посадили ее вместе с обожженной белкой между нами и поехали дальше.
- Может, хотите выкупаться в живой воде? Я покажу где,- спросила Аленка.
- Чтоб и мы ошпарились. Что ты тогда будешь с нами делать? - пошутил я.
- Он кипит, только где выбивается из земли, а потом остывает понемногу. Белка попала еще не в самую горячую. Это живая вода. Хотите, я вам покажу, где это?
- В другой раз,- сказала Христина.- А ты откуда, Аленушка?
- С мостоотряда. Мы строим мост через Ыйдыгу. По нашему мосту будут ходить поезда. До самого океана.
- Ты не боишься так далеко заходить одна?
- Нет, нисколечко не боюсь. Волков и тигров здесь нет. Медведя я уже встречала. Мы ели ягоду с одного куста. Думаю, кто это так чавкает, а это медведь. Он добрый. Покивал мне головой и ушел. Ягоды здесь много.
- Все-таки... как тебя мама пускает?
- А она и не пускает. Я без спроса. Мама уйдет на работу, а я в тайгу.
- А кто твоя мама?
- Электросварщица. Проходимцы зовут ее: душа бригады. Она сейчас работает на самой-самой высоте. Проходимцы очень ее уважают и никому не дадут в обиду. Меня тоже не дадут обидеть. Они хорошие.
- Первопроходцы?
- Да. Проходимцы. Они проходят. Построят и идут дальше. Пока не дойдут до океана. Еще не скоро. Я, может, вырасту до тех пор?
- А кем ты будешь, когда вырастешь? - поинтересовался я.
- Хочу, как доктор Айболит, зверей лечить. Доктора вот надо к белочке, а где его взять?
- Доктор рядом с тобой сидит,- кивнул я на Христину. Аленка пришла в восторг.
- Вы доктор, да? Вы поможете белочке?
- Постараюсь,- сказала Христина.- Ей нужен покой...
- И лекарство, да? Какое?
- Думаю, что такое же, как и человеку при ожогах.
- Да, как человеку... Она стонет тихонечко. Вы слышите? У вас есть что-нибудь от боли?
- Могу сделать укол морфина. Андрей, ты остановишь машину?
- Конечно.
Я остановил машину. Христина сделала бедному зверьку укол. Белка даже не реагировала на него. Похоже, она была в шоке. Но стонать перестала. Аленка была в восторге и горячо расцеловала Христину.
- Я ей сделаю гнездышко в корзиночке. Будет покой. Как хорошо, что вы настоящий доктор - ну, всех лечите, а не одних людей только!
Панорама строительства открылась внезапно, при повороте. Мощные бетонные опоры, о которые плескалась вода. Единственный пока, словно повисший в воздухе стальной пролет. Гигантский портальный кран склонял двурогую стрелу над эстакадой, рабочие пытались приостановить раскачавшуюся железобетонную махину. Из кабины крана выглядывала женская голова в зимнем пуховом платке.
Среди всяческих деревянных времянок, бревенчатых бараков, вагончиков, желтых и синих палаток важно выделялись кирпичные дома - те, которые останутся, когда уйдут "проходимцы".
Я остановил фургончик у кирпичного дома, где жили Аленка и ее мама Маргарита Турышева... Ссадив Аленку, поехал к конторе мостоотряда.
Вечером по просьбе Христины всех строителей собрали в клубе.
Клуб был какой-то странный, отродясь не видывал такого: огромный, с высоченным куполом. Он не походил ни на что. Оказалось, это бывший ангар (помещение для стоянки и ремонта самолетов). Прежде здесь была лесная авиабаза, пока ее не перевели на Вечный Порог, где тогда строилась электростанция.
В полутора километрах вверх по течению Ыйдыги было село Кедровое. Теперь оно будет расти в сторону моста. В Кедровом жили потомки ссыльных кулаков. Их родители и деды давно могли уехать на все четыре стороны, но прижились, полюбили этот суровый, но щедрый край и никуда не хотели уезжать.
Мы с Христиной расположились на сцене, мостовики - в зале вдоль стен, оставив середину для танцев (за весь вечер так никто и не танцевал).
Христина просто и доходчиво рассказала им о важности изучения условий работы в экстремальных условиях. О том, что теперь, когда человечество вышло в космос, значение работы в таких условиях будет возрастать и надо сделать все возможное, чтоб люди страдали меньше.
Она попросила разрешить ей проводить обследование дважды в день - перед началом работы и после, в течение десяти дней. Сказала, что будет приезжать к ним на десять дней каждый квартал. Обследования будут вестись в основном по той же медико-биологической программе, что и обследование космонавтов.
Все охотно согласились помочь науке, хотя один угрюмого вида парень и буркнул что-то насчет "подопытных кроликов", но остальные были даже польщены сравнением с космонавтами. В заключение Христина попросила подниматься к нам поочередно на сцену (я задернул занавес), а остальных заниматься своим привычным времяпрепровождением.
К сцене сразу выстроилась очередь - самых нетерпеливых и любопытных, но большинство, заняв очередь, шли играть в шахматы, просматривать журналы или газеты. Дружная компания уселась в углу и стала петь, довольно хорошо, видимо, это были хористы.
Карточки заполняла сама Христина, журнал - я, она диктовала мне скорость реакции на свет и звук, изменение частоты сердечных сокращений, температуру тела и так далее и тому подобное. Мы пропустили около половины присутствующих, когда в клуб вошла молодая женщина в легком черном пальто и черной фетровой шляпе с полями. Удивительно своеобразное лицо было у нее, не знаю, с кем сравнить: ни раньше, ни позже не встречал я такого лица, доброго и гордого одновременно, строптивого и задумчивого. Она вела за руку заплаканную Аленку, и я понял, что белочка умерла, и вдруг почему-то подумал, что мама Аленки и есть та женщина, о которой сочинил песню Женя Скоморохов.
Мы с Христиной кое-как успокоили Аленку, посадили ее возле себя, Маргарита поблагодарила нас за доброе отношение к ребенку и села неподалеку в кресло, которое ей уступил кто-то из парней. Обследовали еще несколько человек. Какая-то грузовая машина с урчанием подъехала к самым дверям, и через миниту-другую в клуб входил, широко улыбаясь, наш Женя.
Бурно встретили его все мостовики.
Женю окружили плотным кольцом, усадили, всучили ему гитару, и вот он уже пел. Так естественно держался, будто провел здесь весь вечер.
А дальше начались медицинские "несообразности". Христина хмурилась и бормотала, что "ничего не понимает" (я и подавно!). Приняв еще с десяток рабочих, она прекратила прием, посидела, задумавшись, а затем попросила подойти к ней еще раз лишь тех, кого она уже сегодня вечером принимала. Остальных она посмотрит завтра.
Все удивились, но (народ в мостоотряде дисциплинированный) послушно потянулись на осмотр по второму разу.
Женя было перестал петь, боясь помешать ей работать, но Христина попросила его развлекать их, как только может. И Женя развлекал.
Но сам он, по-моему, видел только Аленкину маму, Маргариту Турышеву. На нее смотрел, для нее пел. Я не ошибся. Не понимаю лишь одного: как я мог угадать?
- Женя, спой что-нибудь свое, что сам сочинил! - попросил его кто-то из "проходимцев".