Чаще всего это были официальные визиты. Гости задавали философские вопросы, а он отвечал — так же, как после лекций в магазинчике. Но иногда его временем завладевали юноши, уже жившие в храме — те, кто собирался стать его учениками, — особенно вечерами по вторникам, четвергам, субботам и воскресеньям, когда в храме не было вечерних лекций. Часто они задавали ему личные вопросы что он чувствовал, когда впервые оказался в Нью-Йорке? что он делал в Индии? были ли у него там ученики? были ли члены его семьи преданными Кришны? каким был его духовный учитель? С ними он разговаривал по-другому — спокойнее, задушевнее, с юмором.
Однажды он рассказал им о своей первой встрече с духовным учителем. Рассказывал он и о своем детстве, проведенном в Индии, о том, как он основал фармацевтическую фирму и как в 1959 году принял санньясу. Юноши слушали с жадным интересом, но были так невежественны в вопросах, которых касался Свами, что, услышав слово мриданга или санньяса, спрашивали у него, что это такое. И тогда он делал пространные отступления, рассказывая им об индийских специях, барабанах и даже об индийских женщинах. Но о чем бы ни говорил Свамиджи, он все в конечном счете озарял светом шастр. Он не ограничивал время этих бесед и мог каждый день говорить часами, пока вокруг были настоящие, пытливые слушатели.
В полдень передняя комната в квартире Свамиджи превращалась в столовую, а по вечерам — в место сокровенного богослужения. Паркетный пол в этой небольшой, площадью чуть больше десяти квадратных метров, комнате, всегда сиял чистотой. Кроме кофейного столика, стоявшего между окнами, которые выходили во двор, в комнате не было никакой мебели. Теперь каждый день в полдень здесь собиралось человек двенадцать, чтобы пообедать вместе со Свамиджи. Обед готовил Кейт, который все утро проводил на кухне.
Поначалу Кейт готовил только для Свамиджи. Он научился замечательно готовить дал, рис и сабджи в трехсекционной пароварке Свами. Обычно этого хватало еще для одного-двух гостей. Но вскоре гостей прибавилось, и Свамиджи велел Кейту готовить больше, но уже не в трехсекционной кастрюле. В конце концов он стал готовить для дюжины голодных молодых людей. Два нахлебника — Рафаэль и Дон — хоть и не очень интересовались философией Свами, каждый день аккуратно приходили к прасаду, обычно с одним-двумя приятелями, которые случайно забредали в храм. Стив приходил прямо с работы, из своего учреждения. Приходила компания с Мот-стрит. Бывали и другие гости.
На кухне хранился набор традиционных индийских пряностей — свежий стручковый перец, свежий имбирь, тмин, куркума и асафетида. Кейт освоил основные кулинарные приемы и обучил им своего приятеля Чака, который стал его помощником. Другие ребята часто стояли у дверей узкой кухоньки и с любопытством наблюдали за тем. как похожие на оладьи чапати один за другим раздувались над открытым огнем, словно футбольные мячи, а затем ложились сверху на дымящуюся стопку уже готовых чапати.
Когда высокосортный рис басмати, развариваясь, превращался во влажную воздушно-белую массу, а сабджи булькало, кипя на медленном огне, наступала кульминация полуденной стряпни — приготовление чаунка. Чаунк Кейт готовил в точности так, как показал ему Свамиджи. Он ставил на огонь металлическую чашку, наполовину заполненную топленым маслом, и кидал туда семена тмина. Когда они становились почти черными, он добавлял чили, а когда перец тоже поджаривался и темнел, из чашки начинал валить удушливый дым. Чаунк был готов. Кейт снимал чашку кухонными щипцами — кипящая трескучая смесь дымила, как котелок колдуна, — и подносил ее к кастрюле с кипящим далом, которая была плотно закрыта крышкой. Он приподнимал крышку, быстрым движением выливал кипящий чаунк в дал и тут же закрывал кастрюлю... Пух! От соединения чаунка с далом происходил взрыв, который стоящие в дверях встречали шумными возгласами одобрения. Это означало, что обед готов. Завершающая операция была такой непредсказуемой, что однажды крышка кастрюли с грохотом взлетела под потолок, а на руке Кейта остались небольшие ожоги. Кое-кто из соседей жаловался на едкий, удушливый дым. Но преданным все это очень нравилось.
Когда обед бывал готов, Свамиджи, вымыв руки и прополоскав в ванной рот, входил в «алтарную» комнату — всегда босиком (кожа на ступнях у него была мягкая, розовая) и в шафрановом дхоти, доходившем ему до лодыжек. Он шел к кофейному столику, над которым висела картина, изображавшая Господа Чайтанью и Его спутников. А спутники Свами стояли вокруг него вдоль стен. Кейт вносил большой поднос с чапати, разложенными стопками по дюжине, и ставил его на пол перед алтарным столиком, где уже стояли кастрюли с рисом, далом и сабджи. Свамиджи начинал читать бенгальскую молитву, которую произносят, предлагая пищу Господу, и все присутствующие, встав следом за ним на колени, старательно повторяли ее слово за словом. Ароматный пар, словно дым курящихся благовоний, поднимался к потолку перед изображением Господа Чайтаньи, а ученики Свами, касаясь головой деревянного пола, повторяли за ним слова молитвы.
После этого Свамиджи садился вместе со своими друзьями и ел тот же самый прасад, который ели они. Кроме этого он выпивал стакан горячего молока с бананом. Он нарезал банан на ломтики о край металлического стакана так, чтобы ломтики падали прямо в горячее молоко.
Все знали, что Бхактиведанта Свами хочет, чтобы каждый из них ел как можно больше прасада, и это создавало веселую, домашнюю атмосферу. Никому не позволялось просто сидеть, копаясь в тарелке, или прикасаться к пище только из вежливости. Они ели со смаком, чего и хотел от них Свамиджи. Если он видел, что кто-то ест без удовольствия, то обращался к нему по имени и с улыбкой говорил: «Почему ты не ешь? Возьми еще». Он часто смеялся и повторял: «Когда я плыл на корабле в вашу страну, я думал: „Неужели американцы будут это есть?“». Молодые люди протягивали тарелки за добавкой, и Кейт накладывал им вторые порции риса, дала, чапати и овощей.
В конце концов, это была духовная пища. Есть надо было много — прасад очищал и освобождал от влияния майи. Кроме того, это была здоровая, вкусная и пряная пища, не чета американской. Это было так же здорово, как киртан. От одной еды можно было запросто «улететь».
Они ели правой рукой, по-индийски. Кейт и Говард научились этому в Индии. Раньше им уже доводилось есть подобные блюда, но, как они сказали Свами и его последователям, которые пришли пообедать, даже в Индии им никогда не приходилось пробовать такой вкусной еды.
Один из ребят, Стэнли, был еще совсем юным, и Свамиджи, как любящий отец, всегда следил за тем, чтобы он ел как следует. Мать Стэнли встретилась со Свамиджи и сказала ему, что разрешит сыну жить в храме, только если Свамиджи пообещает ей присматривать за ним лично. Свамиджи согласился. За едой он все время поощрял юношу брать больше, пока у Стэнли в конце концов не прорезался волчий аппетит, и он не стал съедать по десятку чапати за один присест (он съедал бы и больше, если бы Свамиджи не останавливал его). Но то, что Свами ограничил Стэнли десятью чапати, было единственным исключением, обычно же только и слышалось: «Еще, берите еще». Когда, закончив есть, Свамиджи вставал и уходил из комнаты, Кейт забирал с собой пару добровольцев для мытья посуды, а остальные расходились по домам.
Иногда, по воскресеньям, Свамиджи сам готовил праздничный обед, состоявший из изысканных индийских блюд.
Стив: Свамиджи сам готовил прасад и сам раздавал его у себя наверху, в передней комнате. Мы рассаживались рядами, а он, помнится, босиком ходил между нами и ложкой накладывал каждому из разных кастрюль. Он спрашивал, кому что положить и кто хочет добавки. Угощать нас доставляло ему огромное удовольствие. Это были не обычные блюда, а сладости и острые закуски, вроде сладкого риса и качаури, у которых был особенный, ни на что не похожие вкус. И даже когда у каждого набиралось по полной тарелке, он снова обходил нас и предлагал взять добавку.