АЛЬБЕРТА. Что мне нужно сделать, чтобы вы оставили меня в покое?
ДИДИ. Он что, правда, умер? (Чувствуется, что ей не по себе).
АЛЬБЕРТА. Да.
ДИДИ. Ну и дура же я.
АЛЬБЕРТА. Вы…
ДИДИ. Ну, скажите, скажите. Скажите мне что-нибудь ужасное.
АЛЬБЕРТА (медленно, но без злости). Вы просто не знаете, когда надо помолчать.
ДИДИ. Хуже. Я не знаю, как это сделать (ненавидят себя за то, что сделала).
АЛЬБЕРТА. Вы — совсем не глупенькая, детка. И не разрешайте никому говорить вам этого, о'кей? (Снимает очки и трет глаза).
ДИДИ. Простите, миссис Джонсон, я что-то такое натворила! Вы, наверное, давно мечтали, чтобы вот так сюда приехать, чтобы никто не мешал постирать… постирать его вещи… А я ворвалась и все испортила.
АЛЬБЕРТА. Я действительно, довольно долго сдерживала себя, не могла на это решиться…
ДИДИ чувствует себя крайне неловко. Она хочет что-то спросить, но с усилием сдерживается.
Герберт умер прошлой зимой, как раз накануне дня рождения.
ДИДИ. Это вы тогда ему купили грабли?
АЛЬБЕРТА. Он был такой любопытный, я вам говорила: ему всегда ужасно хотелось знать, что я делаю на кухне. А я как раз готовила его любимый пирог. И попросила вынести мусор. А он не хотел отходить и говорит: «Давай подождем, пока у него вырастут ноги».
ДИДИ. Какие ноги?
АЛЬБЕРТА. Я о нем думать забыла, пока не поставила пирог в духовку! Решила, что он в гараже, возится со своим парником. Вышла и кричу: «Герберт, ты с каким кремом хочешь — сливочным или шоколадным?» И вдруг увидела. Он лежал на дорожке, весь в мусоре… капустные листья, щи… Сердечный приступ…
ДИДИ. Вы вызвали…
АЛЬБЕРТА. Я подняла его голову и все гладила, пока не очистила от мусора. Чего там только не было — шелуха, кофейная гуща, скорлупа…
ДИДИ. Вы сразу поняли, что он умер? А не просто так? (Осторожно).
АЛЬБЕРТА. Он ударился головой, когда падал. Кровь была липкая и теплая. Такая теплая, что я никак не могла встать, хотя понимала…
ДИДИ. Простите.
АЛЬБЕРТА. Я совсем не хочу, чтобы вы были одиноки. Я, наверное, не так выразилась…
ДИДИ. Похоже, я не стану от этого менее одинокой.
АЛЬБЕРТА. Да, я о том же.
ДИДИ. Я иногда, когда смотрю телевизор, ставлю перед собой зеркало. Небольшое. Там ничего нет, только мое отражение, но все-таки еще одно живое лицо.
АЛЬБЕРТА. Одиночество не так страшно, как вы думаете. То есть это, конечно, неприятно, но в жизни есть веши и похуже.
Машины для стирки белья останавливаются.
ДИДИ (смотрит как АЛЬБЕРТА вынимает из машины сухое белье и нюхает его). Мне лучше перейти на фасоль и свинину.
АЛЬБЕРТА (спиной к ДИДИ). Когда убирала подвал, неожиданно нашла мяч, который мы брали на побережья. И не могу — не могу сейчас его сдуть… Там (оборачивается к ДИДИ)…осталось его дыхание. (Видит, что ДИДИ огорчена). Все готово, можно выжимать, а то пересохнет. Вы меня, надо сказать, озадачили, когда спросили про ботинки…
ДИДИ. Какие ботинки?
АЛЬБЕРТА. Помните, я говорила, как Герберт был одет? Серый костюм…
ДИДИ…белая рубашка, красный галстук с серебряной, полоской…
АЛЬБЕРТА. Я храню рубашку, в которой он умер, но я никогда не думала, в каких ботинках его похоронили.
ДИДИ. Думаю, в раю они ему не понадобятся. (Пауза). Вы покупали ему только черные носки?
АЛЬБЕРТА. Это он так решил. Чтобы легче было подбирать по парам.
ДИДИ. Правда?
АЛЬБЕРТА. Да нет. Может, по цвету и легче, а садятся — все равно каждая пара по-своему. Теперь приходится подбирать по длине. Да и вообще, зачем я этим занимаюсь, непонятно, правда? (Продолжает подбирать).
ДИДИ. Я бы с удовольствием избавилась от всех белых носков: Джо. (Поднимает их все над урной, но затем начинает раздумывать, насколько это правильное решение).