АЛЬБЕРТА. Но ведь это был ваш подарок. — У нее было ваше лицо.
ДИДИ. Да-а.
Пауза.
Но это был уже его подарок, я ведь ему подарила. А там пусть сам решает — хочет отдать, пусть отдает. Но (пауза) — я и без этого понимала, что она ему не понравилась. Это было сразу видно. (Возвращается к окну). Им бы надо окно вымыть.
АЛЬБЕРТА. А я как-то подарила Герберту удочку.
ДИДИ. Он что, рыбак? (Безо всякого интереса).
АЛЬБЕРТА. Нет, но он вырезал из журнала фотографию такого крепкого мужчины с удочкой и по пояс в воде. Я подумала, может он тоже хочет. И это намек.
ДИДИ. Ошиблись?
АЛЬБЕРТА. Да как вам сказать. Намек-то был, только не на удочку, а на шляпу.
ДИДИ. А!
АЛЬБЕРТА (видя, что ДИДИ серьезно расстроена). А вам нравятся его подарки?
ДИДИ. Мне бы сейчас больше всего понравилось, если бы он был дома.
АЛЬБЕРТА. Вы не волнуйтесь, он скоро придет. Вот досушите — а дома свет.
ДИДИ. Как же!
АЛЬБЕРТА. Человек не может всегда находиться там, где бы нам этого хотелось.
ДИДИ. Я так не люблю.
АЛЬБЕРТА. И не надо. Просто надо это учитывать.
ДИДИ (защищаясь). Вы бы разве не хотели, чтобы ваш муж был сейчас дома?
АЛЬБЕРТА. Я бы очень хотела.
ДИДИ. Вот так-то. А если бы они сейчас были там, где им положено, мы бы не сидели в этой вонючей дыре и не стирали в три часа ночи их засраные рубашки.
ДИДИ бьет ногой по сушильной машине. АЛЬБЕРТУ неприятно поразило грубое слово.
Простите, вы, наверное, таких слов не употребляете — я тоже… не часто. Я (теперь делает это умышленно) блевать хотела на это сучье отродье!
АЛЬБЕРТА берет журнал и пытается отгородиться от того, что происходит.
Пусть лучше вообще домой не заявляется. Я и без него найду, чем развлечься. Здесь за углом есть бильярдная. Знаете, кто туда приходит играть? Меткий Стивенс! Стивенс, главная Ночная Сова, который ведет передачу «Для тех, кто не спит» — на 97-й волне, слышали?
АЛЬБЕРТА показывает, что не знает.
Ну как же… (передразнивая голос, который звучал в передаче по радио в начале пьесы): «В три часа утра, поверь, пора, пора стучаться в дверь! О мама, я пришел домой!» Неужели не знаете? Я всегда слушаю. Не всегда, но когда долго не ложусь. Они кончают в три часа ночи. Позже всех.
АЛЬБЕРТА. Простите, я никогда не слышала об этой передаче…
ДИДИ. Стивенс сюда иногда заглядывает. Идет мимо — и зайдет. Правда, правда! Мы с ним так и познакомились. Я здесь как-то стирала ночью, и он пришел. Здорово, да! Он такой остроумный, вы не представляете. Пригласил меня в бар, сама не знаю как, но я даже в бильярд с ним играла. А потом пошли есть пирог с клубникой — как-нибудь на днях надо туда еще раз прошвырнуться. Тут недалеко, на Бродвее, есть такое заведение, они на ночь вообще не закрываются… Вы когда-нибудь играли в бильярд?
АЛЬБЕРТА. Нет.
ДИДИ (быстро). По вас и видно. На самом деле Стивенса зовут Генри Томас, его отец в былые времена резался в бильярд с самим Уилли, владельцем боулинг-бара. А потом застрелился. Поэтому мы со Стивенсом можем приходить к Уилли, когда вздумается. Уилли всегда вскипятит воду и заварит нам по чашке крепкого чая. Вы, пожалуй, с ним ровесники.
АЛЬБЕРТА. Вряд ли.
ДИДИ. Я когда встретила Стивенса, рассказала материя, а она не верит. В первый раз он все шутил насчет какого-то идиотского сладкого пирога, который прокис…
АЛЬБЕРТА. У него тоже семья?
ДИДИ. А вас воротит?
АЛЬБЕРТА. Я не понимаю.
ДИДИ. Ну, что я с негром.
АЛЬБЕРТА. Меня это не касается.
ДИДИ. Конечно.
АЛЬБЕРТА углубляется в чтение журнала.
Вы вот не слушаете его передачи, а я слушаю. Поэтому вы не знаете, что он кончает словами: «О мама, я иду домой!» Но если у него есть мама, к которой он идет домой, то на кой черт он приходит сюда стирать ночью? Значит, у него нет мамы, и он один-одинешенек. И забот у него по горло. Потому что, если бы у него была жена, у них была бы стиральная машина — только не говорите мне, пожалуйста, что он женат, но у них нет стиральной машины. Он одинок.