Мы выпили еще по рюмке, потом съели мясные фрикадельки с кресс-салатом, а после этого пили вино позапрошлогоднего урожая. О литературе все еще не было речи, а моей учебы едва коснулись, на общий вопрос сестры я дал столь же общий ответ, так как немного стыдился, что, проучившись три с половиной года, все еще сижу на втором курсе. Лишь теперь я понял, сколько времени и энергии уже отнял у меня прадедушка, и больше всего мне хотелось сейчас же завести разговор о нем, но речь моего зятя лилась таким бурным потоком, что я даже не пытался плыть против течения. Как-нибудь, утешал я себя, все же представится случай поговорить с сестрой с глазу на глаз. Тем временем Бен рассказывал о своем старшем брате, полковнике (он успел уже выйти на пенсию), у которого были какие-то распри с американцами, так что, когда его наконец отозвали из штаба Контрольной комиссии, американцы на радостях устроили в его честь банкет — с устрицами, лягушачьими лапками, шампанским и тому подобными деликатесами, зная, что он всех этих изысков терпеть не может, а он пришел на банкет со своей едой, со своим пивом да еще прихватил своего денщика, который прислуживал ему за столом, так что до остального ему не было никакого дела. Тут мы вспомнили о том, что полковник Холидэй когда-то помог мне перевезти мебель, и вдруг разговор перешел на нашу семью. Как поживает тетя Ида, спросила сестра, есть ли какие-нибудь сведения о тете Эрне и тому подобное — в общем, все те вопросы, которые задают друг другу родственники, не видевшиеся целых пять лет (потому что, когда я вернулся из плена, моя сестра жила уже в Англии). Словом, обычная болтовня.
Но я воспользовался случаем и с самой что ни на есть невинной физиономией, как бы невзначай, спросил сестру, помнит ли она еще ту историю — ну, про нашего прадедушку. А она сразу как отрезала: «Нет». Да еще добавила:
— Меня эта история никогда не интересовала.
Я глотнул слюну и, запинаясь, спросил:
— А разве не ты всегда заводила об этом разговор у нас дома?
Бен спросил:
— Что это за история?
Сестра сказала:
— А господи, история вроде тех, которые рассказывают друг дружке пожилые дамы, попивая в воскресный вечер кофе с эклером. Наш дед с отцовской стороны был незаконнорожденный; кто его отец, знала только его мать — надеюсь по крайней мере, что знала, — но она так никому и не сказала, кто он.
Я поправил сестру:
— Его мать умерла в родах. Тайну она унесла с собой в могилу.
Тут сестра захохотала так, что чуть не свалилась со стула. Зять сказал ей: «Смотри не надорви себе живот», — отчего она захохотала еще пуще, а Бен, сбитый с толку, переводил удивленный взгляд с нее на меня — и обратно. Должно быть, ему казалось, что мы хотим сыграть с ним какую-то злую шутку. Я был готов откусить себе язык, но тоже смеялся, чтобы не выдать себя. Потом, все еще прыская со смеху, сестра сказала:
— Теперь, когда ты повторил это слово в слово, теперь я, конечно, все вспомнила. Это же было мамино всегдашнее присловье — она вынесла из пансиона, где училась, несколько таких патетических благоглупостей. — И она пояснила мужу: — В остальном наша мама была замечательная женщина, а вот тетя Ида со своей вечной черной бархоткой на шее — та из всего делала трагедию. Между прочим, тетя Ида считала, что наш отец совершил мезальянс, и, по-моему, у нее была навязчивая идея, будто это мама не смогла выдержать до свадьбы и лишила невинности ее бедного брата. Все время — со дня смерти нашего отца и вплоть до смерти матери — между этими двумя женщинами шла ожесточенная, хоть и безмолвная борьба, во имя чего, не известно. Они не спорили, но во всем поступали наперекор одна другой: в манере одеваться, в распорядке дня, в пристрастии или отвращении к тем или иным кушаньям, в выборе книг для чтения, в суждениях о кино и театре, но со стороны вряд ли можно было заметить, какая между ними идет война. — И тут она опять обратилась ко мне: — Конечно, ты прав, я много раз заводила разговор о прадедушке, но лишь для того, чтобы хоть немного развеять скуку. Столько родственников под одной крышей, и притом одни женщины, — кроме тебя и дяди Эди! — Она тряхнула головой и продолжала: — И все же, когда мама начинала говорить об этом, а тетя Ида сразу же съеживалась и словно пряталась в свое серое платье (она всегда ходила в сером), как испуганная улитка вползает в свой домик, — все же это было хоть маленькое развлечение. А по правде говоря, вся эта история нисколечко меня не интересовала.