Многими разделяется мнение, что вандалы не были заинтересованы в приобретении сельскохозяйственной продукции, поскольку богатые африканские земли были более чем достаточны для их потребностей. Следовательно, следует придавать другую цель, другое значение тем нападениям, которые с систематическими перерывами — не сочтите за оксюморон — начиная с 455 года затрагивали сицилийское побережье и которые, как было недавно подтверждено убедительными доказательствами, стремились не приобрести богатства, но лишить их Рим и империю[584]. Можно возразить, что воспрепятствование, с одной стороны, производству путем повторяющихся грабежей и, с другой, последующее требование чего-либо от сицилийцев, тем более в непосредственно предшествующий урожаю период, кажутся действиями, находящимися в явном противоречии. К тому же неправильно сводить к идее чистого удовольствия от грабежа, к разрушению как самоцели, эти модели поведения, которые при характерном для историографии последней половины века пересмотре были поняты как результат проекта, средиземноморской стратегии, чрезвычайно ясной политической перспективы. Если принять за истину изложенную выше интерпретацию вандальской тактики, направленной на то, чтобы поставить Рим под угрозу, лишая его необходимых сельскохозяйственных продуктов, которая делала Гейзериха королем empire du blé[585], вряд ли соглашение 476 года могло представлять собой решение, посредством которого «вандальский король получал в обмен те доходы, которые в прошлом ему приходилось добывать с помощью дорогостоящих набегов»[586]. Не удается понять, почему им пришлось искать в другом месте то, чем была чрезвычайно богата занятая ими территория. Для римлян же договор 476 года означал крайне важное отвоевание: землевладельцы возвращались к пользованию своими praedia, вернулось дыхание к коммерческим сделкам в более стабильном Средиземноморье, не зараженном непредсказуемыми пиратами.
Предлагалось видеть в передаче Сицилии Одоакру применение ius privatum salvo canone[587], договорной формулы, посредством которой земля становится частной собственностью получателя, с надежным основанием владения, обремененной, однако, бессрочной арендной платой (каноном). Проблема заключается не только в том, чтобы сформулировать передачу острова в правовых терминах, но также в том, чтобы понять, как совместить право (ius) взимания налогов, наложенное вандалами, с определением собственников (domini), которым их обозначает Виктор. У Одоакра было «владение» Сицилией, «хозяевами» которой, тем не менее, оставались вандалы. С этой целью дошло до утверждения, что «не Сицилия включается во владения Одоакра, а Одоакр входит в число клиентов Гейзериха» на «положении вассального короля»[588][589], обнаруживая весьма сомнительное сходство между обязательствами, лежащими в основе соглашения 476 года, и средневековым вассалитетом.
Как уже отмечалось, в последние десятилетия расцвело обильное производство исследований о правовом положении вандалов относительно империи или, лучше сказать, о том, как официально Равенна и Византия давали себе отчет о представляемой ими новой политической реальности и признавали африканскую ампутацию[590]. Результаты были чрезвычайно интересны: старый тезис, опиравшийся на Шмидта и Куртуа, сторонников реальной автономии вандальского государства, был поставлен под сильное сомнение. Была совершена попытка более точно сформулировать в терминах международного права положение вандалов: утверждалось, что они остались федератами (foederati)[591]; или что они были включены в правовую категорию «друзей и союзников римского народа», возрождая при этом устаревшую терминологию, которая, тем не менее, позволяла сохранить видимость, даже зная, что утрата контроля над Африкой фактически совпадала с независимостью вандальского государства[592].
С иного ракурса следует рассматривать точку зрения вандалов, желавших видеть официально признанной оккупацию части земель древней африканской провинции, однако без того, чтобы считаться федератами на службе империи. Но когда власть захватил Одоакр, лишенный официального признания и правовых гарантий варварский король, сильный только следовавшим за ним многонациональным изобилием, который мог показаться одним из многочисленных мимолетных метеоров, со времен смерти Валентиниана III чередовавшихся у власти, — каким было положение Гейзериха (федерат империи? друг и клиент?), «даровавшего» (concesse) землю, которой он, вероятно, владел не иначе, как только призраком страха систематических набегов и столь же регулярных грабежей? Возможно, что вандалы сохраняли, именно как domini, своего рода виртуальный «суверенитет» над Сицилией, признанием которого была возможность распоряжаться доходами с островной территории. Однако вандалы, если принять за истину предложенную нами реконструкцию многострадального отрывка Виктора Витенского, сохранили фактическое владение частью острова, а точнее, его западным аванпостом Лилибеем, важнейшим узлом средиземноморских маршрутов, портом, где традиционно, как еще в начале V века отмечал Пруденций, вновь извлекая на свет замешанный на преувеличении topos[593], корабли грузили пшеницу, собранную на далеких плодородных полях Леонтины[594]. Итак, уступка территории в обмен на уплату налога. Как уже отмечалось, предпринимались попытки определить матрицу такого соглашения с юридической точки зрения, задаваясь вопросом, было ли оно сформулировано в терминах римского права или же содержало следы германского обычного права, неверно понятые, уподобленные и записанные Виктором Витенским как ius tributarium[595].
584
Так справедливо полагает
586
В этом смысле
588
«Ce n'est pas la Sicile qui s'integre dans le domaine d'Odoacre, c'est Odoacre qui entre dans la clientèle de Genseric», in base a «le statut des rois vassaux» (
590
См. аккуратные рассуждения
591
594
См. Prud. cSymm. 2, 939 ss., 3, 190 Lavarenne:
595
В целом о международно-правовых отношениях после «падения» Западной империи см.