С постепенной утратой территорий и уменьшением родовых состояний пришлось фактически перестраивать систему, посредством которой сенаторская аристократия контролировала рычаги политической жизни. В ее компетенции все еще оставалась юрисдикция в финансовых вопросах, прежде всего в отношении города Рима[654], и в вопросах налоговых[655]. Все более неустойчивой становилась ее компетенция в вопросах законодательства. Объективно сенат уже давно утратил свою функцию центрального органа в сфере публичного права и превратился в регистрационную палату законодательных распоряжений императоров[656].
Итак, по каким каналам могла осуществлять власть римская сенаторская аристократия?
Пока еще оставался неизменным ее моральный авторитет. Достаточно перечитать в данной связи I-ю новеллу Майориана от 458 года[657], в которой новоизбранный император отмечал, обращаясь к сенату, что принятие им пурпура произошло — как он утверждал — по воле и замыслу patres conscripti, умалчивая об усилиях и заслугах Рицимера, которому он в действительности был обязан троном[658]. Очевидно, с чисто формальной точки зрения наделение императорским достоинством должно было произойти не благодаря варвару, хотя бы и патрицию, но с помощью органа, все еще представлявшего собой, по крайней мере, виртуально, символ римской цивилизации и законности. В череде навязанных армией и варварской мощью эфемерных императоров сенат представлял собой незаменимое легальное оправдание для многих фактически уже сложившихся ситуаций. С этой точки зрения, как мы уже видели, были истолкованы сенаторское посольство, отправленное в 476 году к Зенону, три посольства Теодериха к Зенону и Анастасию, посольство Теодата, отправившееся вымаливать мир у Юстиниана[659]. Таким образом, римский сенат продолжал представлять собой законность и формальную преемственность[660]. Кроме того, умение осуществлять власть, знание механизмов управления, широчайшая культура были прерогативой этих групп, хранителей semina virtutum[661][662], которые, казалось, почти на генетическом уровне передавали из поколения в поколение виртуозную технику управления государством.
Здесь, как мне кажется, и находится ключ к толкованию, лучше всего подходящему для понимания политических процессов этого периода. Тем не менее, число наиболее значимых должностей резко сократилось. Как считает Андре Шастаньоль[663], с учетом того, что обладатели военных должностей, гарантировавших иллюстриссимат, не проживали в Риме, а их семьи, как правило, жили в Равенне, существовало около десятка должностей ранга иллюстрия, к которым после 440 года мог стремиться отпрыск римской сенаторской аристократии. Отсюда, по его мнению, следует, что в целом число иллюстриев не превышало восьмидесяти. Согласно Сундваллу, число держателей сиятельных должностей во второй половине V века находилось в пределах между 20 и 25[664]. В перечне сенаторов времен Одоакра, реконструированном с помощью найденных в Колизее эпиграфических документов, обнаруживается наличие всего 9 семей, члены которых были распределены следующим образом: 28 illustres, 6 spectabiles, 54 clarissimi[665]. Сенаторами, обладавшими зарезервированными в первых рядах местами, были те, кто, как будет подробнее показано ниже, занимал консулат: в 480 году — Цецина Деций Максим Василий (Caecina Decius Maximus Basilius), в 481 году — Руфий Ахилий Меций Плацид (Rufius Achilius Maecius Placidus), в 482 году — Северин (Severinus), в 483 году — Аниций Ацилий Агинаций Фауст (Anicius Acilius Aginatius Faustus), в 485 году — Кв. Аврелий Меммий Симмах (Q. Aurelius Memmius Symmachus), в 486 году — Цецина Маворций Василий Деций (Caecina Mavortius Basilius Decius) и в 490 году — Аниций Проб Фауст (Anicius Probus Faustus)[666]. Просопографическое толкование оказывается наиболее подходящим ключом к пониманию политических направлений этой эпохи[667]. Поэтому следует попытаться определить взаимосвязь идеалов и действий этих групп в переплетении соглашений и альянсов, выделяя ведущую роль Анициев Пробов (Anicii Probi) и Цейониев Дециев (Caeionii Decii), с их различными установками как в том, что касается религии, так и в отношении Восточной империи и варварского элемента, по сравнению с другими родовыми кланами, по-видимому, менее влиятельными, такими как Турции Апронианы (Turci Aproniani), Меммии Эмилии (Memmi Aemilii), Ацилии Глабрионы (Acilii Glabriones), которые тяготели к ним и которые, по крайней мере, в определенных ситуациях, кажутся «подчиненными», равняясь на них без целеустремленного волеизъявления, политического выбора и идеологического направления. С этой точки зрения, например, избрание на императорский трон Петрония Максима и Олибрия рассматривалось как триумф Анициев, тогда как избрание Майориана — как успех рода Дециев[668]. И даже те взлеты и падения, которые привели к низложению Ромула Августула и утверждению Одоакра, понимались в основном с этой точки зрения, в предположении, что король герулов сначала опирался на Дециев, чья филовизантийская ориентация могла если не сгладить, то, по крайней мере, в какой-то степени подсластить отношения с Восточной империей, и только потом — на Анициев, когда стала преобладать, по сравнению с потребностью в признании собственного институционального положения со стороны Зенона, необходимость увеличить свое одобрение также среди католиков[669].
655
О сотрудничестве в сфере контроля за государственной казной см. Symm. ep. 10, 20; 37, MGH 6, 1; CIL VI, 750.
656
В этом отношении показательны
657
Maior. Nov. 1:
663
665
См.
666
667
См.
668
См.
669
Так считает