День третий
«Когда люди подымаются с ложа сна, они воображают, что они развеяли сон, и не знают, что становятся жертвой своих чувств, что делаются добычей нового сна, более глубокого, чем тот, из которого они только что вышли»
Г. Майринк «Голем»
Маленький квадратный трамвайчик-фуникелёр завис на нижней точке своего маршрута в ожидании отправки точно по расписанию. К счастью, мы успели зайти самыми первыми и кое-как расположиться на холодных пластиковых лавочках, в окружении толпы маленьких детишек, которых, вероятно, везли на экскурсию. Со своими маленькими рюкзачками и крошечными перчатками, мне они казались невероятно забавными. В свою очередь, они не переставали меня разглядывать, смешно толкаясь и перешептываясь на чешском языке.
Задумавшись, я уставилась в свое расплывчатое отражение в оконном стекле трамвая. Из него на меня смотрела оценивающим взглядом молодая рыжеволосая девушка (или женщина?), в наглухо застегнутом черном классическом шерстяном пальто и с маленькой круглой сумочкой через плечо. Почему-то вспомнилось то самое пушкинское, отвратительное «она была немолода, ей шёл уж двадцать первый год…». Как треснула бы ему, ей-богу.
Интересно, а как бы про меня написали? Что-то вроде «Длинные, по пояс, ярко-рыжие волосы, карие глаза, веснушки. Знаете, такая обычная для тоскливой русской глубинки ирландская внешность. Рост среднестатистический. Статистика – для захудалого небольшого городка, при упоминании названия которого, обязательно переспрашивают «где-где?» Взгляд с печалью и глубиной потомков пророка Моисея, чьи пророческие гены сокрыты в каждом пятом жителе необъятной Руси. Порода – что-то среднее, между тихой, воспитанной Джейн Эйр и довлатовской нехорошей женщиной из ОВИРа, но больше Джейн Эйр, конечно. Закончила все ступени обучения с золотыми медалями и красными дипломами, работала на интересных и необычных работах. Наконец, заполучила себе невероятного красавчика – мужа, с глазами цвета чистого льда горного озера и манерами кронпринца, покорявшими всех дам в радиусе километра вокруг. Она все делала вполсилы и при этом всегда получала отличный результат. Искусно выполняла то готовку каких-то невероятно сложных блюд, то легко закручивалась в немыслимые позы йоги, словом, умела играть в любые сценарии жизни, дайте на две минуты методичку и всё, у неё всё готово. Была ли она при этом счастлива? Спросите и она рассмеётся вам в лицо, ничего при том не ответив, считая свои беды не менее скучными, чем чужие. Однако, ей постоянно казалось, что всего того, что она делает мало, что у неё ничего толком не выходит и её никто не замечает. В её представлении, вся её жизнь была словно трагедия в духе Островского, в которой она с любовью и прилежанием бесконечно расставляла на сцене главных и второстепенных героев, декорации, свет, музыку и раз за разом торжественно поднимала занавес, заранее зная об очередном провале пьесы…»
Мда-а, начала за здравие, закончила как обычно. Наконец, трамвайчик как-то неловко дёрнулся и мягко поплыл вверх по узкой колее рельс. Отражение в окне пропало и сменилось чудесными лесными пейзажами, с высокими соснами и узкими протоптанными тропинками между ними. Абсолютно не верилось, что буквально в двух шагах отсюда остался такой шумный город.
На самом верху холма располагались сад, какая-то обсерватория, детские лабиринты, всё это, разумеется, с огромными очередями. Я, было уже, начала классически расстраиваться, как вдруг увидела его – сверкающий, словно какая-то маленькая модель межпланетного корабля, металлический бочонок, с изящной струйкой пара из трубы и восхитительной, говорящей о невероятном удовольствии надписью «horka cokolada». Боже, я за эту, источающую на всю округу восхитительный аромат, хорку была готова отстоять все очереди мира, чем мы, конечно, тут же и занялись. Заполучив в свои замёрзшие руки горячий стаканчик с горкой молочной пены, я почувствовала, как иногда мало нужно для того, чтобы хоть на короткий миг быть счастливым. «Эй, хватит так смешно улыбаться, это ведь всего лишь горячий шоколад», – рассмеялся муж – «ого, смотри, кажется, снег пошёл!» С неба, медленно кружась, начали падать пушистые хлопья и тут же таяли, коснувшись дорожек старого парка.