Мы сидим за столом с Фредди, едим пирог и запиваем молоком. Мистер Лейбовиц читает газету и слушает радио. Иногда он говорит что-то миссис Лейбовиц, но я совсем ничего не разберу — это не слова, а странные звуки какие-то. А вот Фредди их понимает. Мистер Лейбовиц снова издает странные звуки. Фредди вскакивает и относит ему кусок пирога. Миссис Лейбовиц улыбается Фредди и гладит его по голове, Фредди улыбается ей в ответ и тоже произносит странные звуки.
— Ой, худышки какие, — снова качает головой миссис Лейбовиц, глядя на меня и на Мэйлахи.
Она так часто ойкает, что Мэйлахи передразнивает ее и говорит «ой». Лейбовицы смеются, а мистер Лейбовиц наконец произносит что-то понятное:
— Когда веселы ирландские ойчи[28].
Миссис Лейбовиц аж трясется вся от смеха и даже за живот держится, а Мэйлахи повторяет «ой», раз всем от этого так весело. Я тоже говорю «ой», но никто не смеется, значит, это «ой» принадлежит Мэйлахи, так же как Кухулин — мне, ну и пусть Мэйлахи забирает себе свое «ой».
— Миссис Лейбовиц, папа говорит, у Фредди есть любимая сказка.
— Про Сам… Сам… ой, — говорит Мэйлахи.
Все снова смеются, а я пытаюсь вспомнить, что там шло после «Сам».
— Самсон, — произносит Фредди с набитым ртом.
— Не разговаривай с набитым ротом, — говорит ему миссис Лейбовиц.
Я смеюсь, потому что такая большая, а говорит «ротом», вместо «ртом». Мэйлахи смеется, потому что смеюсь я, а Лейбовицы с улыбкой переглядываются.
— Не про Самсона, — говорит Фредди. — А про Давида и великана Голиафа. Давид убил его из пращи — бац, и камень ему в башку, так что мозгá на земле.
— Не мозгá, а мозги, — поправляет его мистер Лейбовиц.
— Да, папочка.
Отец. Фредди зовет своего папу папочкой, а я своего — просто папа.
Я просыпаюсь от маминого шепота.
— Что с ребенком?
Еще очень рано, в комнате темно, видно только, что папа стоит у окна с Маргарет на руках. Он качает ее и почему-то охает.
— Она что… заболела? — шепчет мама.
— Ох, что-то притихла совсем и холодненькая какая-то.
Мама вскакивает с постели, забирает у него Маргарет.
— Беги за врачом. Скорее, ради Бога.
Папа натягивает штаны, заправляет в них рубашку и как есть — без пиджака, носков и ботинок — выскакивает на холод.
Мы ждем в комнате, близнецы спят в изножье кровати, рядом со мной ворочается Мэйлахи.
— Фрэнки, пить хочу.
Мама сидит на своей постели с малышкой на руках и раскачивается из стороны в сторону.
— Ох, Маргарет, Маргарет, милая моя крошечка. Ну, открой же красивые голубые глазки, дитятко мое ненаглядное.
Я наливаю в кружку воды себе и Мэйлахи.
— Воды, значит, себе и братцу? — охает мама. — Воды, да? А сестричке ничего. Бедняжке сестричке. Рта у нее, что ли, нет, по-вашему? Она воды не хочет? Пьете себе, как ни в чем не бывало. И близнецы знай себе спят, а сестренка лежит тут у меня больная. Вся больная. Да Боже ж ты мой!
Мама какая-то не такая и разговаривает странно. Где папа, хочу папу.
Я возвращаюсь в постель и плачу.
— Ты чего? — спрашивает Мэйлахи.
Он все повторяет и повторяет «Ты чего», пока мама снова не начинает меня бранить.
— Сестричка болеет, а ты все скулишь. Вот подойду сейчас, будешь знать.
Папа возвращается с врачом. Снова запах виски. Врач осматривает Маргарет, тычет ее пальцем, приподнимает ей веки, ошупывает шейку, ручки, ножки. Потом выпрямляется и качает головой. Она умерла. Мама крепко обнимает малышку и ложится, отвернувшись лицом к стене. Врач спрашивает, не было ли несчастного случая, не роняли ли ребенка, или, может, мальчики неосторожно с ней играли?
Папа мотает головой. Врач говорит, что ему нужно забрать Маргарет для установления причины смерти; папа подписывает какую-то бумагу. Мама умоляет дать ей еще хоть минуточку, но врач говорит, что у него пациентов много. Папа тянет к маме руки, чтобы забрать Маргарет, но мама еще крепче жмется к стене. Взгляд у нее безумный, черные кольца кудрей прилипли ко лбу, лицо мокрое от пота и слез, глаза круглые. Она все время мотает головой и стонет:
— Нет, нет!
Папа высвобождает малышку из ее рук и передает врачу, а тот заворачивает ее с головой в одеяло.
— Господи Боже, она же задохнется! — рыдает мама. — Господи Иисусе и святые Мария с Иосифом, да помогите же мне!
28
«Когда ирландские глаза улыбаются» — популярная песня, созданная в 1912 году американским композитором Эрнестом Боллом на слова Джорджа Граффа-младшего и Чонси Олкотта.