Папа качает головой и говорит сержантовой жене, что ему бы лучше сигаретку. Та приносит сигарету и сообщает маме, что гарды собрали денег нам на билет и что машина отвезет нас с чемоданом на вокзал Кингсбридж, а там каких-то три-четыре часа — и мы в Лимерике.
Мама обнимает ее и благодарит:
— Храни Господь вас и мужа вашего, и всех гардов. Не знаю, что бы мы без вас делали. Вот что значит среди своих быть.
— Что вы, это сущая мелочь, — улыбается сержантова жена. — Ребятки у вас славные такие, а я сама из Корка, знаю, что значит оказаться в Дублине без гроша.
Папа сидит на другом конце лавки, пьет чай и курит. Потом приезжает автомобиль и везет нас по улицам Дублина. Папа спрашивает водителя, нельзя ли заехать на главный почтамт.
— Марку что ль хотите? — спрашивает водитель.
— Нет, — отвечает папа. — Говорят, там статую Кухулина поставили в память о тех, кто погиб в тысяча девятьсот шестнадцатом. Вот, сыну старшему хочу показать — уж очень он Кухулина любит.
Водитель говорит, что знать не знает, кто такой Кухулин, но он и сам не прочь посмотреть, что там за диво такое — с детства не главпочтамте не был, а англичане чуть не разнесли его по камушку, когда палили с того берега Лиффи[33].
— По всему фасаду дыры от пуль, — добавляет водитель. — Так и надо оставить, чтоб ирландцы не забывали про вероломство англичан.
Я спрашиваю его, что такое вероломство, но он говорит, мол, папу спроси, и я собираюсь спросить, но тут мы подъезжаем к большому дому с колоннами. Это и есть главпочтамт.
Мама остается в машине, а мы идем за водителем на главпочтамт.
— Вот твой Кухулин, — говорит он мне, когда мы заходим внутрь.
К глазам моим подступают слезы — наконец-то я вижу самого Кухулина. Он тут, стоит на пьедестале, весь золотой. Волосы у него длинные, голова опущена, а на плече сидит большая птица.
— Ну и что это такое, скажите на милость? — возмущается водитель. — Какой-то кудлатый парень, да еще и с птицей на плече. И при чем тут герои тысяча девятьсот шестнадцатого года?
— Кухулин сражался до конца, как и повстанцы на Красную Пасху, — отвечает папа. — Враги долго не решались к нему подойти, и только когда птица стала пить его кровь, им стало ясно, что он мертв.
— Беда ирландцам, коли без птицы не разберут, помер человек или нет, — хмыкает водитель. — Пойдемте-ка, а то на поезд опоздаете.
Сержантова жена обещала послать телеграмму бабушке в Лимерик, и вот наша бабушка пришла нас встречать на вокзал — у нее седые волосы, черная шаль и мрачный взгляд, и она даже ни разу не улыбнулась ни маме, ни нам, ни даже Мэйлахи, у которого ангельская улыбка и ровные белые зубки.
— Это Мэйлахи, — указала мама на папу.
Бабушка кивнула и отвернулась. Потом позвала двух мальчишек, которые ошивались около вокзала, и дала им по монетке, чтоб несли чемодан. Мальчишки с бритыми головами и хлюпающими носами шлепали босиком по улицам Лимерика, а мы шли вслед за ними. Я спросил маму, почему мальчики лысые, и она ответила, что так вшам негде прятаться.
— А кто такая вша? — поинтересовался Мэйлахи.
— Не вша, а вошь, — поправила его мама.
— А ну, перестаньте! — рассердилась бабушка. — Нашли о чем болтать.
Мальчишки семенили впереди, насвистывая и смеясь, будто им нипочем, что они босые.
— Хватит смеяться! — прикрикнула на них бабушка. — А то чемодан уроните да сломаете.
Мальчишки замолчали, потом свернули в какой-то парк, где на высокой колонне стояла статуя, а трава была такая зеленая, что глазам больно.
Папа нес близнецов, а мама в одной руке несла сумку, а другой держала за руку Мэйлахи, и то и дело останавливалась, чтобы перевести дух.
— Все куришь? — проворчала бабушка. — Гляди, помрешь раньше времени. В Лимерике и так чахотка, куда уж курить-то еще. Придурь это все богатейская.
Вдоль дорожки пестрели россыпи цветов. Увидев их, близнецы запищали от восторга. Мы все засмеялись, только бабушка молчала и еще плотнее куталась в шаль. Папа опустил близнецов на землю, чтобы они полюбовались цветочками.
— Это цветы, — сказал он, и близнецы принялись носиться взад-вперед, пытаясь выговорить слово «цветы».
— Они что, американцы? — удивился один из мальчишек.
— Да, — ответила мама. — В Нью-Йорке родились. Все мои мальчики там родились.
— Взаправду американцы, — сказал мальчишка своему товарищу.
Они поставили чемодан на землю и уставились на нас, а мы — на них.
— Будете весь день тут стоять и пялиться на цветочки и друг на друга? — рассердилась бабушка.
33
В период Пасхального восстания (Красной Пасхи) 1916 года в здании главпочтамта располагалась штаб-квартира повстанцев.