Дядя по имени Пит протягивает мне свой стакан.
— На, малыш, отпей.
— Ты чего, Пит? Ребенка споить хошь? — кричит ему бармен. — Только попробуй, я тебе живо задницу надеру.
Обойдя все привокзальные бары, мама сдается.
— Боже мой, еще так далеко идти, а у меня четверо детей голодных, — плачет она, прислонившись к стене, потом велит мне вернуться в тот бар, где был дядя по имени Пит, и спросить у бармена, не нальет ли он воды и не положит ли немного сахара близнецам. В баре смеются, что мол бармен будет разливать сахарную воду по детским бутылочкам, но он большой и сильный и велит всем заткнуться. Бармен говорит мне, что детям молоко нужно пить, а не воду, а я отвечаю ему, что у мамы денег нет. Тогда он выливает из бутылочек воду и наполняет их молоком.
— Скажи маме, что молоко нужно для зубов и костей. От воды с сахаром рахит бывает. Обязательно скажи.
Мама радуется молоку. Она знает про зубы, кости и рахит, но нищим выбирать не приходится.
На Классон-авеню мама сразу же идет в лавку к итальянцу, говорит ему, что муж сегодня работает допоздна, и нельзя ли пока взять кое-что в долг, а уж завтра она обязательно расплатится.
— Миссус, вы всегда долг отдаете, так что можете брать все, что пожелаете, — разрешает итальянец.
— О, мне совсем немного нужно, — смущается она.
— Все, что пожелаете, миссус, вы — честная женщина, и детишки у вас славные.
Мы едим яйца и хлеб с вареньем, хотя после ходьбы по Бруклину так устали, что едва можем жевать. Поев, близнецы засыпают, мама кладет их на кровать и переодевает. Мне она велит пойти в уборную и сполоснуть грязные пеленки, — чтобы посушить и завтра снова использовать. Мэйлахи помогает ей подмыть близнецов, хотя сам уже спит на ходу. Я забираюсь в кровать к братьям. Мама сидит за кухонным столом, курит, пьет чай и плачет. Вот бы утешить ее, сказать, что скоро я вырасту, стану работать на заводе с большими воротами, приносить получку по пятницам, она будет покупать яйца, хлеб и варенье и снова петь про поцелуй.
На следующей неделе папа остается без работы. В пятницу вечером он приходит домой, швыряет на стол деньги и говорит маме:
— Что, довольна теперь? Нажаловалась на проходной, а им только предлог дай, чтоб уволить.
Он берет несколько долларов из принесенных денег и уходит. Возвращается поздно, шумит и горланит песни. Близнецы с ревом просыпаются, мама успокаивает их, и сама долго плачет.
Мы часами торчим на площадке: то близнецы спят, то мама устала, то папа приходит домой с запахом виски и горланит про Кевина Барри, которого казнили утром в понедельник, или про Родди Маккорли.
Он поет и марширует вокруг стола, мама плачет, близнецы ей вторят.
— Фрэнки, Мэйлахи, идите во двор, на площадку. Не к чему вам на отца на такого смотреть, — велит мама.
Мы не возражаем. На площадке можно играть с кучами листьев и качать друг дружку на качелях. Но вскоре наступает зима и качели замерзают так, что с места не сдвинешь.
— Бедные малютки, — говорит Минни Макэдори. — Ни рукавички ведь у них нет.
Мне становится смешно, потому что у нас же с Мэйлахи четыре руки, зачем нам одна рукавичка? Мэйлахи не понимает, почему я смеюсь, — вот будет ему почти пять лет, как мне, тогда, может, поймет.
Минни зовет нас к себе, угощает чаем и кашей с вареньем.
Мистер Макэдори сидит в кресле с малышкой Мэйзи. Он поит ее молоком из бутылочки и напевает:
Мэйлахи пытается ему подпевать, но я говорю, что нельзя — это Мейзина песенка. Мэйлахи пускается в рев.
— Ну, будет, будет, — успокаивает его Минни. — Пой, если хочешь. Это для всех детей песенка.
Мистер Макэдори улыбается Мэйлахи, а я думаю: «Что это за мир такой, где каждому разрешается петь чужие песенки?»
— Не хмурься, Фрэнки, — просит Минни. — Видит Бог, ты и так почти всегда невеселый. Вот появится у тебя сестричка, тоже будешь петь ей эту песенку. Да-да, будет сестричка, вот увидишь.
26
Строки из баллады, написанной поэтессой и собирательницей фольклора Этной Карбери в 1890-х годах. Позже баллада была положена на музыку Пэтом Клэнси.