Сейчас 27 октября 16607 года ИСД. Завтра я покидаю Нов-Белгаэр и отправляюсь на южные острова. Твоя подруга Сиран попросила коллегию прислать схоласта, чтобы задокументировать историю островов, и я взял эту работу на себя. Насколько мне известно, у нее теперь большая семья. Тебе может быть интересно с ними познакомиться…
Я опустил листок и улыбнулся небесам, игнорируя белые силуэты имперских флаеров, дожидавшихся меня внизу. Письмо было своего рода описательной картой с маршрутом, проложенным отсюда до Фессы и к белому куполу медицинского модуля.
– Вот же старый плут, – тихо произнес я.
Гибсон подробно описывал план путешествия на Раху через Ээю и Эгрис. Он еще немного рассказал о Сиран и ее семье, о том, как она в канун каждого нового года, когда атенеум на две недели открывал ворота для посторонних, приезжала навещать его. Мне было приятно узнать, что в мое отсутствие они подружились. Любопытно – как. Сиран встречалась с Гибсоном лишь мимоходом, когда мы впервые прибыли в Великую библиотеку. Вероятно, она вернулась сюда снова уже после того, как я оставил ее с олдерменом Лемом. Тосковала по своему героическому прошлому? Или просто из любознательности?
Я стал читать дальше.
Хотелось бы мне понимать, что с тобой происходит, но это уже за рамками моих стариковских познаний. Я не завидую твоему выбору. Часто думаю о тебе и хочу подтвердить то, что я когда-то сказал: ты весь в отца. Но я ни разу не говорил тебе иного, хотя должен был: ты всегда был мне как сын. Сын, о котором я мечтал.
Твой Тор Гибсон
Я тихо заплакал.
У греков существовало понятие катарсиса, процесса высвобождения эмоций через переживание трагедии. Я всегда представлял это так: ты разбиваешься, но не на тысячу осколков, а, наоборот, на один.
Узнав то, что узнал, я разбился.
В письме Гибсона не было признаний, не упоминалось, что он задумал заморозить себя на Фессе с помощью Сиран и что он приходился отцом лорду-министру, которого я погубил. В нем не было упреков и откровений.
Но старик – Тор Гибсон, он же принц Филипп – на этом не закончил.
Внизу был постскриптум.
К письму прилагается замена подарку, что ты так безответственно потерял во время бегства из дома. Будь внимательнее. Сомневаюсь, что мне удастся найти еще один экземпляр, если ты потеряешь и этот. Думаю, тебе пригодится.
Враз онемевшими пальцами я вытащил сверток из кожаного конверта и сломал печать. Коричневую обложку узнал мгновенно. Издание было точь-в-точь таким же, с оттиснутым изображением плачущего глаза под названием романа.
«Король с десятью тысячами глаз».
Я открыл книгу, основанную на легендах о Кхарне Сагаре, стараясь не вспоминать встречу с настоящим Кхарном, – и увидел его, вложенное под обложку, как и первое.
Рекомендательное письмо.
На конверте было выведено алым: «Примату». Зеленая сургучная печать была без оттиска, ведь поставивший ее схоласт не имел ни звания, ни титула, ни имени, за исключением того, которое он принял, когда дал клятву Предписанию и ордену.
Я не стал открывать конверт.
В этом не было нужды.
Глава 3
В реальном мире
С подарком Гибсона в руке я пересек дорогу, что вела от Ээи на север в обход библиотеки, спускаясь по пологим склонам к болотам. Значительная часть этой территории была не обжита и не обработана – пышная зеленая пустыня, покрытая мхами и чахлой травой, с редкими одинокими деревцами, проросшими из семян, случайно принесенных птицами. Спустя тысячи лет после прибытия сюда людей Колхида до сих пор представляла собой бутон, не готовый расцвести. В космосе было много таких планет, экосистема которых, несмотря на все ухищрения, веками не превращалась в подобие земной. Голые холмы Колхиды отчасти напоминали влажные пустоши Эуэ, и я, вздрогнув, приподнял воротник, чтобы защититься от ветра.
Когда я впервые побывал на Колхиде, то полюбил ее и отчасти люблю до сих пор. Но нельзя дважды войти в одну и ту же реку, ступить на одну и ту же планету. Все течет, все изменяется. Высшей целью и добродетелью цивилизации должно быть сохранение прекрасного. Ради этого мы бросаем в землю новые семена. Даже если у нас не получится сберечь деревья, мы можем возродить леса. Если Землю действительно не вернуть, то лучшее, что мы можем сделать, – это вырастить ее детей среди звезд.
Подобные мысли всегда посещали меня на пустошах вроде этих болот. Человек – садовник и эконом мироздания и несет большую ответственность. Быть может, стоит посадить здесь чуть больше деревьев – и это место перестанет напоминать проклятые пустыни и заполненные слизью ямы той холодной, сырой преисподней, что живьем поглотила моих товарищей.