А кто такой Самсон?
Если сходишь к соседям и поговоришь с Фредди, я расскажу тебе про Самсона. Извинись перед Фредди, скажи, что больше так не будешь, и если хочешь, спроси про Самсона – что угодно спроси, только поговори с Фредди. Хорошо?
Вдруг малышка у мамы на руках начинает плакать, и папа вскакивает, роняя Мэлаки на пол. С ней все хорошо? Конечно, хорошо, говорит мама. Я кормлю ее. Боже Всевышний, ты просто комок нервов.
Они обсуждают Маргарет и обо мне позабыли. Ну и ладно. Я отправляюсь к соседям, чтобы спросить у Фредди про Самсона и выяснить, сравнится ли он с Кухулином, и правда ли что у Фредди своя сказка, или он по-прежнему хочет украсть Кухулина. Мэлаки решает пойти со мной, потому что папа встал и на коленках теперь не посидишь.
Миссис Лейбовиц открывает дверь: о Фрэнки, Фрэнки, проходи, проходи. И ты, малыш Мэлаки. Скажи мне, Фрэнки, что ты натворил? Хотел убить Фрэдди? Фрэдди хороший мальчик, Фрэнки. Он книжки читает. С папой радио слушает. Твоего братика на качелях качает. А ты убить его хотел. Ах, Фрэнки, Фрэнки. Ах, бедная твоя мама, и бедная больная малышка.
Миссис Лейбовиц, она не больна.
Больна, больна. Девочка больна. Я знаю, кто болен. В больнице работаю. Не учи меня, Фрэнки. Заходи, заходи. Фредди, Фредди, Фрэнки пришел. Выходи. Фрэнки не будет тебя убивать. Вот и малыш Мэлаки. Красивое имя. Сьешь пирожка, угощайся. Почему тебе дали еврейское имя? Вот, стакан молока, кусок пирога. До чего же вы худые, ребятки. Ирландцы совсем не едят.
Мы сидим за столом с Фредди, едим пирог, пьем молоко. Мистер Лейбовиц сидит в кресле, читает газету, слушает радио. Иногда он говорит с миссис Лейбовиц, и я ничего не понимаю, потому что ртом он издает непонятные звуки. Фредди его понимает. Когда мистер Лейбовиц издает странные звуки, Фредди встает и приносит ему кусок пирога. Мистер Лейбовиц улыбается Фредди и гладит его по голове, и Фредди тоже улыбается и издает странные звуки.
Миссис Лейбовиц глядит на нас с Мэлаки и качает головой. Ой, до чего вы тощие. Она так часто ойкает, что Мэлаки смеется и говорит «ой», и Лейбовицы смеются, и мистер Лейбовиц говорит слова, которые мы понимаем: when irish oyes are smiling . Миссис Лейбовиц так заходится от смеха, что вся трясется и держится за желудок, и Мэлаки снова ойкает, потому что знает, что все рассмеются. Я говорю «ой», но никто не смеется, и я понимаю, что «ой» принадлежит Мэлаки, так же, как Кухулин – мне, и пусть Мэлаки оставит себе свое «ой».
Миссис Лейбовиц, папа сказал, что у Фрэдди есть любимая сказка.
Мэлаки говорит: Сам, Сам, ой. Все снова смеются, но я не смеюсь, потому что не могу вспомнить, что после «Сам». Фредди бубнит с пирогом во рту: Самсон, а миссис Лейбовиц велит ему не разговаривать с полным ртом, и я смеюсь, потому что она взрослая, а говорит mouse вместо mouth . Мэлаки смеется оттого, что смеюсь я, и Лейбовицы смотрят друг на друга и улыбаются. Фрэдди говорит: не про Самсона. Моя любимая сказка – про Давида и великана Голиафа. Давид убил его насмерть – разом, бац камнем в голову - и мозги на земля.
На земле, говорит мистер Лейбовиц.
Хорошо, отец.
Отец. Так Фрэдди зовет мистера Лейбовица, а я своего папу зову папой.
Я просыпаюсь от маминого шепота. Что с ребенком? На дворе раннее утро, и в комнате света почти нет, но видно, что папа стоит у окна с Маргарет на руках. Он качает ее и вздыхает. Och.
Мама спрашивает: она… она заболела?
Och. Притихла совсем, и замерзла чуток.
Мама вскакивает, хватает ребенка. Ступай за врачом, cтупай Бога ради - и папа штаны натягивает и уходит в одной рубахе и штанах, ни пиджака не надев, ни ботинок или носок - а погода промозглая.
Мы остаемся ждать дома, близнецы спят в изножье кровати, рядом со мной шевелится Мэлаки. Фрэнки, я пить хочу. Мама сидит на постели, покачиваясь, с ребенком на руках. Ох Маргарет, Маргарет, милая моя девочка. Открой голубые глазки, leanv, деточка моя.
Я наливаю в стакан воды себе и Мэлаки, и мама стонет. Воды набрал себе и брату. Что, водички захотелось, да? А сестричке – ничего. Сестричке, бедняжке. Будто у нее и рта нет. А может, и ей хотелось бы глоточек? О нет. Давайте, пейте воду, пейте вы оба, будто ничего не случилось. Пьете себе, как ни в чем не бывало, да? И близнецы спят себе, будто им наплевать, а сестричка, бедняжка, на руках у меня болеет. На руках у меня болеет. О, Боже Милосердный.
Почему она так говорит? Это не моя мама. Я хочу к папе. Где папа?
Я снова ложусь в постель и плачу. Мэлаки говорит: чего ты плачешь? Чего плачешь? И мама опять налетает на меня. Сестричка твоя на руках у меня болеет, а ты поднял вой. Вот сейчас как подойду, повоешь у меня, будешь знать.