— Не знаю, как вы все тут, а мой желудок чувствует себя так, будто его режут на куски. Все. Обед.
Когда они вышли из комнаты для допросов, Дэлзиел заметил:
— Хорошо играет. Лучшее бесплатное шоу после представления, которое Криппен устроил на похоронах жены.
— Ну, это вы уж слишком, — запротестовал Паско. — У него действительно есть причины для отчаяния.
— Потому что Я раскрыл его игру, ты хочешь сказать, — проворчал Дэлзиел.
Паско поморщился.
— Послушайте, сэр, с этим заявлением Уотерсона… Я знаю, небольшие расхождения есть, но раз они оба написали примерно одно и то же…
— Да-да, это странно, — согласился Дэлзиел, словно не понимая, что имел в виду Паско. — Уилди, тебе повезло, ты видел этих двух типов, пока они были compos mentis.[1] Как это произносится-то? Как ты думаешь, а не могли эти два субчика спеться, чтобы им третьи не мешали?
Прозвучал этот вопрос более оскорбительно оттого, что был задан «голубому», или как раз наоборот? И имело ли значение, что Уилд оказался в какой-то мере под защитой Дэлзиела, когда остальные в участке жаждали его крови?
— Я не сказал бы, что они похожи на пару геев. Хотя их не всегда легко узнать, ведь правда? Я тут посмотрел данные на обоих в компьютере на случай, если больше никто не слышал ваших вчерашних распоряжений, сэр, — сказал Уилд.
«Совсем, что ли, обнаглел?» — подумал Дэлзиел, прославившийся тем, что не признавал никакой иной формы интеллекта, кроме мозгов существа, способного потреблять пиво.
— Человек, который упустил ключевого свидетеля, должен хорошенько подумать, прежде чем так нахально себя вести. Ну, хорошо, парень, что там этот всемогущий электронный умник говорит?
— О Свайне — ничего, — сказал Уилд. — А Уотерсон на прошлой неделе лишился водительских прав.
— Отлично, — поддразнил его Дэлзиел. — Это все в корне меняет.
— А что он натворил, Уилди? — спросил Паско, чтобы защитить сержанта.
— Да ничего страшного. Он регулярно получал отметки в правах за нарушение правил, а пару недель назад его хотели остановить, потому что у него одна фара мигала, но он рванул с места и помчался со скоростью света. Его потом поймали. Уж он извинялся-извинялся. Думали сначала, он пьян, но выяснилось — в норме. Тогда они оштрафовали его за нарушение скорости, но места для отметки уже не осталось, и у него отобрали права.
— Есть о чем говорить! — воскликнул Дэлзиел с негодованием. — Хоть один из вас двоих может сказать что-нибудь полезное? Питер, а ты что думаешь по поводу этих двоих?
— Я не видел Уотерсона, — заметил Паско, — но, кажется, он неуравновешен.
— Неуравновешен, да? — хмыкнул Дэлзиел. — Я возьму на заметку. А Свайн? Тоже сильно нервный?
— Нет, но его речь… такая правильная, она не вяжется с моим представлением о строителе-подрядчике.
— Что? Хочешь сказать, слишком он образованный? И впрямь, если услышишь, что кто-нибудь так дома разговаривает, подумаешь, что рот карболкой промыл. Но я понимаю, что ты хочешь сказать. Он правда очень странный парень. Думает, сможет взять надо мной верх. Но мы зря теряем время, когда можем запросто выпить! Нам придется отложить торжества в честь твоего повышения, но…
— У нас еще час в запасе, — напомнил Паско.
— Ага, только вот Уилди с нами не будет, да, сержант? У него еще одна встреча в больнице, но если он, конечно, не умудрится опять опростоволоситься. А мы с тобой, Питер, можем раздавить банку, а потом прочешем еще раз показания этих двоих.
— Троих, — сказал Паско, скрестив от сглаза пальцы на руках и пытаясь скрестить пальцы на ногах.
— Троих? Каких это троих?
Уилди сделал шаг в направлении окна, очевидно рассчитывая броситься в него, когда начнутся боевые действия.
— У нас есть показания Свайна, — продолжал Дэлзиел, — и есть показания Уотерсона. Что еще за тип дал показания, которые нам надо рассмотреть?
Интересно, засомневался Паско, достаточно ли широко открыто окно, чтобы в него могли выпрыгнуть сразу два человека.
Он вздохнул поглубже и подумал, что сколько бы там ни платили главному инспектору полиции, все равно этого недостаточно.
— Вы, — сказал он, — сэр.
Глава 5
Флигель для санитарного персонала больницы представлял из себя блок, построенный специально для этой цели в шестидесятых годах девятнадцатого века. Он находился футах в шестистах от основного здания и соединялся с ним аллеей, обсаженной с двух сторон деревьями. Подразумевалось, что по ней будет очень приятно прогуляться до больницы. Приятно, конечно, но только летом и светлым днем. Целая серия нападений на санитарок поздно ночью заставила лет десять назад натыкать вдоль аллеи фонарей больше, чем там было деревьев, и обнести ее высокой металлической сеткой.
Комната Памелы Уотерсон оказалась на третьем этаже. Открыв дверь, женщина секунду тупо разглядывала Уилда, а потом, сказав: «А, это вы», — повернулась и пошла прочь от двери.
Он проследовал за ней в комнату, где она устало опустилась в кресло. Ее длинные волосы были распущены, и светлые пряди, обрамляя ее лицо, подчеркивали темные тени под глазами.
— Извините, — сказал он. — Я вижу, вы очень устали.
— Не надо быть детективом, чтобы определить это, — резко ответила она. — Я устала, потому что пришла с прошлого дежурства на два часа позже из-за того, что моя сменщица попала в автомобильную аварию. Мне удалось поспать всего час, а потом я опять пошла на работу.
— А почему? — перебил ее Уилд.
— Да так просто, — проговорила она, прикуривая третью сигарету с момента, как он вошел. — Жизнь-то продолжается, все эти житейские мелочи, которые занимают несколько минут, если вы их делаете вовремя. Покупки, оплата, стирка, глажка…
— У вас есть семья, миссис Уотерсон? — прервал ее Уилд.
— А что, похоже, что у меня есть семья? — спросила она, обводя рукой комнату.
Вероятно, она просто хотела сказать, что комната в пристройке для санитарок не место для того, чтобы заводить семью, но Уилд ухватился за возможность открыто оглядеть ее пристанище.
Мало что можно было узнать, разглядывая казенную мебель, и он сосредоточил внимание на другом. На стене над кроватью висело маленькое деревянное распятие, а на другой стене над небольшой книжной полкой — выполненный углем эскиз. В жизнерадостной женщине на рисунке трудно было узнать измученную миссис Уотерсон, сидевшую перед Уилдом. Он перевел взгляд на книги в шкафу. Паско всегда считал, что книги в значительной степени определяют духовный мир человека. У миссис Уотерсон были книги в основном биографического содержания, причем интересы ее отличались разнообразием. Здесь были пара книг о королевских особах, а именно о принце Чарльзе[2] и графе Маунтбеттене;[3] несколько книг о звездах театра, кино и эстрады: Монро, Гарланд, «Битлз» и Оливье; биография одного политика — Ллойда Джорджа — и самых разных деятелей литературы: от Байрона и Шелли, Шарлотты Бронте и Оскара Уайльда до Сильвии Платт и Симоны де Бовуар.
Паско, наверное, счел бы, что миссис Уотерсон пытается найти смысл своей жизни в историях жизни других людей. А Дэлзиел, с другой стороны, сказал бы: «К черту книги. Загляни за них. Найди, что она за ними прячет!»
Уилд знал все о том, как и что, обычно, скрывают. Он знал также, что обычно нам удается спрятать гораздо меньше, чем мы думаем. Долгие годы) он скрывал свою истинную сексуальную ориентацию за внешней беспристрастностью образцового полицейского. Но, когда он решил наконец вынести свой секрет на свет Божий, оказалось, что никакой нежной яркой бабочки не появилось. Он как был, так и остался толстой зеленой гусеницей, методически прогрызающей лист до тех пор, пока дырки не сольются воедино и можно будет увидеть, что там, по другую сторону листа.
Он вернулся к своему прогрызанию листа и указал на распятие на стене.
2
Принц Чарльз — сын правящей ныне королевы Елизаветы, очень популярное в Великобритании лицо.