— Мне кажется, он здоров как бык, но я еще уточню у врача.
Как только Уилд положил трубку, дверь открылась, и вошел негр в белом халате. Ему на вид было около тридцати, причем волос на голове у него было меньше, а живот — больше, чем хотелось бы.
— Марвуд, — представился он. — Это вы хотите узнать, может ли Уотерсон идти домой. Ответ: «Да». И чем раньше, тем лучше.
Для врачебного заключения это прозвучало слишком резко.
— Спасибо, доктор, — поблагодарил Уилд. — Он в ваше дежурство поступил?
— Нет, но я видел историю болезни. Шок, введена доза успокоительного. Ну вот, действие успокоительного кончилось. Для таких, как он, его продолжительность невелика, впрочем, и шок у них недолго длится.
— На каких таких?
— Неуравновешенных, — пояснил доктор. — Так, по крайней мере, можно было бы определить его характер.
— А вы встречались с мистером Уотерсоном раньше? Я имею в виду, не как с пациентом, — спросил Уилд.
— Виделись как-то. Его жена у нас работает.
— Вы знакомы через нее?
— Мы устраиваем вечеринки для сотрудников. Он пару раз появлялся.
— И что вы о нем думаете? — спросил Уилд.
— Нравится ли он мне, вы хотите знать? Нет, не нравится! Я считаю его самоуверенным засранцем, да к тому же еще и скрытым расистом! Я не удивился, когда узнал, что она от него ушла.
— Ушла?
— А вы не знали? — рассмеялся Марвуд. — Если я буду оперировать пациента, не зная, что у него гемофилия, меня с работы выгонят. А вы что-то затеваете, ничего толком не разузнав, и как будто так и надо. А что он сделал-то?
— Он просто помогает нам, сэр, — ответил Уилд, думая о том, как среагировал бы Марвуд на сцену, свидетелем которой он стал несколько минут назад. — А давно они расстались?
— Нет, недавно. Она переехала в одну из комнат в пристройке для санитарного персонала. Извините.
В кармане Марвуда запищала портативная сигнальная система. Он выключил ее и поднял трубку телефона.
— Хорошо, — сказал он в трубку и, положив ее, обернулся к Уилду. — Мне надо идти. Так вот, слушайте, как врач смею вас заверить, что Уотерсон может идти домой, но как человек хочу вам сказать, хоть и не для протокола, — этого парня следовало бы отправить в дурдом.
Он ушел. С минуту Уилд размышлял над тем, что только что услышал. Ясно было, что Марвуд относится к Уотерсону с не меньшей неприязнью, чем Дэлзиел — к Свайну. Такая сильная антипатия рождала предвзятость и мешала объективной оценке. Испытав это на собственной шкуре, Уилд решил воспрепятствовать несправедливости. Но пока от него требовалось лишь доставить Уотерсона горящему нетерпением Дэлзиелу.
Он вернулся в маленькую боковую палату.
Она была пуста.
Уилд почувствовал, что нуждается в интенсивной терапии, и направился к дежурной сестре. Толстушка снова одарила его лучезарной улыбкой.
— Где мистер Уотерсон, сестра?
— А что, в постели его нет?
— Нет.
— Может, он в туалете. Или пошел принять душ.
— Вы его не видели? Вы отсюда никуда не отлучались после того, как мы с вами разговаривали?
Наверное, в его тоне звучало осуждение.
— Конечно, отлучалась. Я же ходила за доктором Марвудом для вас, так ведь?
— Где туалет? А душевая?
Туалет оказался ближе. Там было пусто. Но в душевой Уилд нашел пижаму.
Или Уотерсон разгуливал нагишом, или…
Он вернулся к медсестре.
— А что сделали с его одеждой, когда он сюда поступил?
— Сложили аккуратненько в тумбочку рядом с кроватью, — ответила она.
Тумбочка была пуста.
— Черт! — пробормотал Уилд.
Всего несколько месяцев назад в случае, из-за которого Паско повредил ногу, подозреваемый тоже сбежал из больницы, и Дэлзиел разжаловал офицера, который за это отвечал, да так, что он теперь по чину стоит на пару ступенек ниже дебила Гектора. Но ни одному здравомыслящему человеку в голову не придет, что свидетель, который к тому же добровольно дал показания, вдруг может удрать!
Однако перед мысленным взором Уилда возник образ Дэлзиела, и голос разума умолк.
— Ах ты, черт, — повторил он. Что-то заставило его опустить глаза. Подснежник в петличке завял и погиб. Он вынул его и смял пальцами, после чего нетвердым шагом медленно опять пошел к телефону.
Глава 3
Священник Юстис Хорнкасл был очень педантичен. Именно это его качество, а не выдающиеся способности позволило ему достичь невысокого сана младшего каноника. Поэтому, когда он сказал своей жене: «Эта женщина — язычница», жена поняла, что он долго думал, прежде чем вынести такое определение.
Тем не менее она посмела высказать другое мнение.
— Конечно, она жизнерадостная, яркая, полная жизни, — проговорила жена каноника с тоскливой завистью женщины, давно утратившей все, чем когда-то была полна ее душа.
— Язычница, — повторил каноник тоном, в котором можно было бы предположить восхищение, если бы это не было произнесено особой духовного сана.
Глядя на объект их дискуссии, энергично шагавший по рыночной площади впереди них, Дороти Хорнкасл снова испытала желание возразить. На голове Эйлин Чанг была надета серебристая люрексовая сетка для волос, что могло намекать на приверженность вере, а ее плечи покрывало пончо в пурпурную полоску, чем-то напоминавшее священническую ризу. Но дьявола всегда определишь по ногам, а эти мокасины с узором из знаков зодиака и кожаными ремнями, охватывающими золотистые икры, каждая из которых способна была сама по себе совратить избранников Божьих с пути истинного, выдавали дьявола сразу. Это была квинтэссенция язычества. Если бы такая эссенция продавалась в пузырьках, жена каноника непременно купила бы себе немножко.
Клерикальная парочка вынуждена была почти скакать галопом, чтобы поспевать за этими бесконечно длинными ногами, а потому, когда Чанг внезапно остановилась, произошло небольшое столкновение.
— Ах, неприятность какая! Извините, каноник!
— Да, я — каноник, но никакой неприятности нет, поверьте, — сказал Хорнкасл, к вящему изумлению своей жены. Он крайне редко пытался острить, а уж если такое случалось, то скорее процитировал бы Цицерона, нежели рискнул бы обратиться к шекспировскому каламбуру. У Дороти возникло подозрение, которое следовало гнать прочь, как греховные помыслы во время Святого причастия, что муж попросил ее сопровождать его в это утро вовсе не для того, чтобы она представляла интересы мирян, как он выразился, а потому, что чувствовал необходимость иметь рядом с собой некую дуэнью.
Чуть раньше имело место заседание комитета по постановке мистерий. Заседание было длинным, как шекспировский «Гамлет» без купюр, но далеко не столь великолепным. Многословие члена городского совета, главы профсоюза, члена торговой палаты, историка — специалиста по средним векам, журналиста и каноника Хорнкасла, вместе взятых, одержало верх даже над режиссерским талантом Чанг. И она решила устранять их со своего пути поодиночке, так же как перед этим поодиночке набирала их в команду своих союзников. В епархии было много священнослужителей и повеселее, и более мирских по духу, которые охотно отдали бы половину своей десятины за право быть советником Чанга по вопросам религии, но сведения, собранные ею заблаговременно, подсказали, что Хорнкасл именно тот человек, который нужен. Вероятный преемник дряхлеющего декана, он также ведал в капитуле делами, связанными с храмовыми сооружениями и местами поклонения. Говорили, что сам епископ уважает взгляды Хорнкасла, которые, как донесли Чанг, были крамольного англиканского направления.
— Я думала о том, что здесь отличное место для передвижных сценических помостов, — сказала Чанг. — Солнце будет как раз за фуражным рынком и осветит помост не хуже софитов.
— Если погода будет благосклонна к нам, — заметил каноник.
— Ну, я полагаюсь на ваш блат в небесной канцелярии, — рассмеялась Чанг.