Сакура таращила на него глаза и почти не дышала. Что-то было в этом воздухе с его сказочными цветами, с его песчинками на несуществующем ветру. Что-то знакомое. Что-то могущественное и ужасающее. Что-то, из-за чего колени инстинктивно подрагивали, и шевелились волосы на затылке.
— Хвостатые, — с убийственным спокойствием продолжил он, — это последние божества в земном мире, оставшиеся при человечестве. Последняя помощь. Последнее настоящее чудо. Тебе не показалось, Харуно Сакура, что с появлением Скрытых Деревень стало меньше сказаний? Меньше прошлого. Надежда и вера из сияющих звёзд стали бледным отражением на мутной воде. То, что селяне называли волшебством, приходило не из ниоткуда.
Сакура чувствовала привкус его горькой обиды на языке. Будь она плохим врачом, у неё заныли бы те самые шрамы. Эта чакра, эта легендарная чакра, древняя как время …
Она бы никогда её не забыла.
— Вы связаны с Шукаку, — пролепетала она.
Первый Казекаге хмыкнул, приподняв губы в подобии ироничной улыбки.
— Я и есть Шукаку, — сказал он. — Ровно половина его силы, — увидев её ещё более ошарашенное лицо, он чуть смягчился, сделав голос сладкой патокой, а глаза нежнее:
— Когда чакра, составляющая это тело, стала близиться к концу, я ушёл от людей и создал этот оазис. И жил здесь. Плохая печать на Гааре разбрасывала мою энергию по всему городу. Она текла ко мне, словно реки в океан, и я медленно креп. И если бы осуществился план богини-кролика, будь уверена, мы с Мататаби и Исобу подняли бы мятеж.
— Мататаби и Исобу?.. Двухвостая кошка и трёххвостая черепаха? Мне казалось … нам говорили, что вы …
— Что мы самые младшие и слабые? — приподнял кроваво-алую бровь Шукаку. Чужие вопросы его как будто забавляли. — Нет. Это не так. У всех биджуу равная сила. Мы лишь иначе её используем. Мататаби оставила половину себя в двухстах кошках. Они спасали заблудившихся, указывая дорогу; защищали детей, выцарапывая обидчикам глаза; лечили больных, лёжа на их телах. Приди время, Мататаби отозвала бы свою силу обратно, образовав человеческую оболочку; на сторону Ниби встал бы призыв её детей — и нас было бы уже две армии против Кагуи. Я, мои призывные тануки, она, её призывные кошки. Исобу не сопротивлялся, когда его запечатывали, потому что в теле хвостатого было меньше чакры, чем в воде по всему миру. Он помогал рыбакам, загоняя в их сети пищу; оберегал корабли во время штормов; выносил людей на берег, если они падали в воду; милостиво забирал души утопленников. Итого: нас три великих силы с тремя армиями соратников.
— И вы основали Сунагакуре, — подытожила Сакура.
— Да, — безмятежно согласился он.
— И у вас было, прошу прощения, сколько жён?
— Двадцать три, — сообщил он тем тоном, каким по радио объявляют погоду. И объяснил, — тануки известны своим плодоношением. Если тебе интересно, я ухаживал за каждой из них. Приходил с шелками, золотом и определённым фруктом или ягодой. Лакомство не повторялось. К женщине из клана Акасуна, например, я пришёл с клюквой в сахаре; потому что она была склонна мечтать, а любовь её ждала хоть и не горькая, но кисло-сладкая.
— Кстати об этом, — встрепенулась Сакура. — Пожалуйста, скажите мне. Как я могу отблагодарить Сасори? Из этого клана?
Шукаку неожиданно рассмеялся. Его смех звучал лающе; но не было тех повизгивающих ноток, которые когда-то эхом преследовали её в кошмарах. Он был красив. Чарующе красив. Практически сказочно притягателен. Было кристально ясно, как он смог жениться на двадцати трёх женщинах и не превратить это в катастрофу.
— Не благодари его, — в золотых глазах блестели искорки веселья. Сакура невольно засмотрелась. — Он всего лишь выполнил то, что должен был.
— Н-не поняла?..
Шукаку улыбнулся:
— За ним висел долг. Хоть и из справедливых побуждений, он убил кровного родственника, другого моего потомка. Затем по его вине погиб ещё один, пусть его затем и воскресили. И запечатал мою вторую половину. Разумеется, я отказал ему в загробном покое. Чтобы ответить за свои грехи, я обязал его сделать для нас кое-что невыполнимое. И, что удивительно и неудивительно, он сделал.
Сакура не без скептицизма приподняла брови:
— Привёл меня в Суну?..
— Не дал тебе выйти замуж за последнего Учиху. Наруто Узумаки же в таком случае не женился бы на девушке из Хьюга; он и не женится, у него отныне другая невеста и другая судьба. Он заслужил спокойное будущее. И на этом всё. Кровь Рикудо Сеннина окончательно ослабеет.
— Но … — она растерялась, — что же тогда будет потом?! Ведь это же шло поколениями!
— Новая эра, — победоносно улыбнулся Шукаку. Его длинные робы взметнулись от порыва ветра. — Наконец-то настанет новая эра. Хочешь узнать, как? Вижу, что хочешь. Тогда слушай. Ты родишь красноволосого зеленоглазого сына с телосложением отца. Он унаследует от тебя стихии воды и земли. Между прочим, будь на то твоя воля, можешь успеть создать из этого стихию дерева до беременности. Твой сын точно создаст. Вы дадите ему имя «Айба», любимая лошадь, и его призывом станут кони. Он наденет робы Шестого Казекаге и превратит Сунагакуре в рай.
— А биджуу? — не удержалась Сакура. — Сказка … Сказка пропадёт?
— Она давно пропала, — пожал плечами Шукаку. — Но именно твой сын озаботится тем, чтобы вернуть её.
— И вернёт?
Шукаку, кажется, смутился:
— Так далеко мы ещё не планировали, — он кашлянул. — Видишь ли, никто не верил, что из ядовитого кукловода-грешника получится настолько хороший сводник. Он ведь свёл тебя и Канкуро. Точнее, подтолкнул друг к другу. — Вдруг Первый Казекаге опомнился. — Что-то я с тобой заговорился. Часть этого разговора ты забудешь: про твоё семейное будущее и ещё немного. Удачи с попыткой доказать, что основателем Сунагакуре был биджуу. Приходи потом в гости. И мужа приводи. Может быть, даже Наруто Узумаки пригласи, — он посмотрел куда-то в сторону, с тенью печали на лице. Вздохнул. — Отчего-то все вечно забывают, что тануки делают прекраснейший алкоголь …
И исчез в песочном вихре.
Сакура медленно моргнула. Потом моргнула ещё раз. Сонно потёрла лицо и схватилась за голову, которая почему-то стала тяжелой. Солнце медленно вставало над оазисом. Небо простиралось цвета её волос. Пальмы вокруг качались будто с неким весельем.
— Ты как там? — крикнул Канкуро с границы оазиса.
— Я странно, — пробормотала Сакура, прижимая зелёные ладони к стучащим вискам. — Я очень странно, — и упала в обморок.
6.
(Вместо эпилога)
Канкуро пил чёрный кофе без сахара в заведениях, куда до недавнего времени ни одну женщину не пускали – даже в балахоне, безликую и бестелесную. Он пил его маленькими глотками, (редкими, но быстрыми), нежно крутя в пальцах тонкую стеклянную чашу, как резную шахматную фигуру. Вокруг него трепетал пёстрый воздух Сунагакуре, теряясь в орнаменте ковров и тончайших шёлковых занавесках. И хотя воздух заведения пах кальянами, Сакура знала, что чёрные одежды Канкуро прячут в себе прохладный аромат сандала, и ещё более холодные лезвия ножей. Он щурился на её прямую осанку и открытое белое лицо, и улыбался самым уголком губ, с одобрением и лёгким мальчишеским озорством. Сына предыдущего Казекаге, брата нынешнего, главу гильдии кукловодов не выгнали бы за дерзость привести в мужской мир женщину, и остракизму бы не подвергли, однако все эти взгляды …
… Сакура, тем не менее, держала осанку ровно и пила кофе точно так же: маленькими глотками, (редкими, но быстрыми). Курила кальян в долгую затяжку и пускала дым носом по лакированному столу, словно редкий экзотический дракон.
«Хорошо держишься», — легонько пробарабанил ей пальцами Канкуро. Фиолетовый рисунок на его лице лишь чуть-чуть дёрнулся — потому что тот так хотел – невзначай, по-секретному намекнуть на улыбку.
Сакура накрыла ладонью лежащий на её коленях свиток, подписанный намедни. Контракт на призыв тануки.
«Действительно хорошо держусь», — подумала она.