Но эти времена были давно, а в Конохе и так ничего не помнят.
Гаара сложил пальцами иллюзию, чтобы их не подслушивали, и расслабленно откинулся на пуфике, положив ногу на ногу. В руке он держал шланг от кальяна.
— Теперь можешь снова задать тот вопрос, — мягко разрешил он.
— Да, — встрепенулась Сакура. Затянулась и выдохнула ртом длинный поток дыма в сторону журчащего фонтанчика. В животе тихонько заурчало. — Точно. Я хотела спросить, как ты собираешься ухаживать за своей будущей невестой.
— У меня её нет, — всё также миролюбиво отозвался Гаара. Дым вылетел из его губ ровным кольцом.
— А всё-таки?
— … и не будет.
Сакура растерянно моргнула. Смерила Гаару задумчивым взглядом.
— А жених?
Гаара поперхнулся дымом и вытаращился.
— Жених? — просипел.
— Прости-прости, — затараторила Сакура, тоже вытаращившись. — Ну, а вдруг? Я же ничего не знаю.
Гаара ещё раз кашлянул, прочищая горло. Сглотнул. Одним махом выпил крохотную чашку кофе, которую ему подали; знаком попросил ещё одну. Сакура к своей пока не притронулась, она ждала сладкого. В Суне кофе пили крепким, как совесть грешника, и чёрным как дёготь — без сахара. Ей, как иностранке, всё-таки хотелось эту горечь хотя бы закусывать.
— Ни невесты, ни жениха у меня не будет, — наконец выговорил он. Вперился взглядом в фонтанчик, снова затягиваясь. Щёки у него были розовые. — Не подумай обо мне … странно или плохо. Мне просто нельзя.
Сакура удивлённо приподняла брови.
— Нельзя?.. Если это медицина, то я-
— Нет, — оборвал её Гаара. Затем повторил уже мягче, — нет. Но спасибо. Это не медицина. Это клятва целибата.
Перед ними опустилась тарелка со сладостями, и Сакура тут же не преминула запихнуть себе в рот большой мармеладный куб, утопленный в сахарной пудре. А то опять скажет что-нибудь не то.
Гаара вздохнул:
— После смерти отца у нас было мало вариантов на кандидата в Казекаге. Здесь … кровь имеет значение. Но не в том смысле, в котором было бы логично подумать. Исторически так сложилось, что все правители Сунагакуре — родственники. Второй был одним из сыновей Первого, Третий — прямой внук одной из двадцати трёх жён. Отец был правнуком. Но потомки основателя города в последние два-три десятилетия или затерялись, или вымерли. Более того, настоящим наследником мог считаться лишь кроваво-рыжий или золотоглазый человек, потому что … никто из тех, кто имел в себе кровь основателя, не был плохим воином. В особенности, люди с этими чертами. Какое-то время назад мой отец, Акасуна но Сасори и я считались последними, в ком была жива «старая песчаная кровь».
— Но причём здесь целибат? — не удержалась Сакура. — Казалось бы, надо наоборот, продолжать род. Разве нет?
Гаара качнул головой:
— Кровь Первого дремлет в трети населения. Я … поклялся хранить целибат, потому что таково было условие Совета Старейшин при моей инаугурации, — он встретился с ней тяжелым уставшим взглядом.
— Ты забываешь, Сакура, — произнёс Гаара тихо, — что я совершил множество непростительных поступков. Люди не могут отпустить тот незыблемый факт, что от моей руки погибли их возлюбленные, дети, родители, братья и сестры. И они не должны этого забывать — такова наша философия. Песок — это время, а оно вечно. Я должен был понести наказание; и это наказание жестоко, но справедливо. — Сакура не могла оторваться от его гипнотического взгляда. Гаара понизил голос почти до шёпота. — От меня не родится новая жизнь. И когда, спустя десятилетия или века, Сунагакуре исчезнет с лица земли, не будет ни одного человека, в котором будет течь моя кровь. Имя моему наказанию: забвение. И я принимаю его.
Затем он, как ни в чём не бывало, сунул в рот «рахату-рукуму» и улыбнулся ей с набитыми щеками, совсем как озорной мальчик.
Иногда Сакура его совершенно не понимала.
2.
Один раз в город пришлёпал Саске. Это было в сезон дождей, поэтому «пришлёпал» — глагол весьма конкретный.
Внутрь его, конечно, не пустили, потому что гиблая репутация бежала впереди него на несколько вёрст сломя голову, куда бы он ни шёл.
Но Гаара … не стал его прогонять. Не столько из-за дани уважения Наруто, сколько из-за разговора, свидетелем которого он стал.
… Канкуро зачем-то красил потолок, а Сакура зачем-то помогала ему обклеивать мебель и прочее газетами, чтобы он не перепачкал всё на свете. «Знаешь, сколько раз я красил что-то в своей жизни?!», «да помню я, помню, ты рассказывал. Не сердись. А вдруг Гаара чихнёт?». Пятый Казекаге, к слову, тоже меланхолично лежал под газетами, скрестив руки на груди. От Сакуры он отмахнулся со словами: «уйдите, женщина, я диван».
Канкуро объяснил, что Гаара пытался познать суть вещей, изображая одну из них.
— То есть если я на тебя сяду, это не будет политический афронт? — задумалась Сакура.
Из-под газет высунулась рука и показала кулак.
— Ладно-ладно, не больно-то и хотелось … — буркнула она. — Канкуро, тебе подержать стремянку?
— Лучше составь мне компанию, — отозвался он, сосредоточенно водя по потолку широкой кисточкой. — Расскажи чего-нибудь. А то с Гаарой сейчас вести беседу — всё равно что общаться с мебелью.
Диван плотоядно хрустнул газетами. Сакура решительным образом не хихикнула.
— А ты задай мне вопрос, — попросила она. — У меня не получается … брать тему с потолка, в отличие от некоторых.
Канкуро усмехнулся.
— Засчитано, засчитано … — задумался. — Тебя постоянно сравнивают с Принцессой Слизней, насколько я знаю. А ты сама как думаешь? Это похоже на правду?
Сакура осторожно села на ковёр, устланный полиэтиленом. Подогнула под себя ноги. Дома родителям бы и в голову не пришло красить потолок глубокой ночью: но в доме Сабаку ночь — то время, когда все обитатели могут пересечься. Гаара категорически отказывался спать, если на то не было нужды. Он говорил, что просыпается каждый раз с призрачным ужасом — организм так окончательно и не привык жить без демона под слабенькой печатью.
Надо было отдать Канкуро должное: красил он действительно очень осторожно, бывалыми мазками и быстро.
— Ты знаешь… — Сакура задумалась над ответом. — Не буду спорить, говорят, я действительно похожа на госпожу Цунаде. Но вот кто по-настоящему на неё похож? Это Саске. Безусловно и абсолютно.
Да, я у неё многому научилась, бесспорно: и лечить, и убивать, и вскрывать тела. Но … не я потеряла весь свой клан. Не я убегала по всем странам от прошлого, давясь яростью и ядом. Не я незаслуженно бросила друзей, поставив своё исстрадавшееся эго выше общего благополучия … — она вздохнула. — В Конохе действительно всё слишком быстро забывают: как хорошее, так и плохое. При всём моём уважении к ней, госпожа Цунаде та ещё грешница.
— А по своим не скучаешь? — сменил тему Канкуро. По комнате уже стелился крепкий запах свежей краски.
— Ты знаешь, — задумалась она после небольшой паузы. — Это сложный вопрос. Простой ответ на него: «пожалуй, ещё нет».
— Простые ответы это как лёгкие пути, — неожиданно подал голос Гаара. — Нам они не интересны.
Сакура вздохнула:
— Ладно … я была тихим ребёнком. А моя компания в Конохе очень … шумная. Это как-то неуютно, не знаю. От того же Наруто мне часто хочется спрятаться, хотя он хороший. Но ученица Цунаде не может быть тихой. Понимаете? Вот я и стала агрессивной. А мне так не нравится.
Ей казалось, братья Сабаку знали больше о масочничестве, чем все их сверстники вместе взятые; за исключением Ино.
Гаара подходил к социальной ответственности как к алгоритму или механизму; а дома или с хорошо знакомыми людьми позволял себе расслабиться и побыть эксцентричным глубокого взрослым подростком, у которого не было нормального детства. А его старшему брату полагалось такое знать: кукловоды были самой загадочной кастой в системе Сунагакуре.
— А мы не докучаем тебе своим обществом? — поинтересовался Канкуро, сосредоточенно водя кисточкой.