«Какая духота в доме. И эта едкая горькая удушающая гарь пролезает через все плотно закрытые окна, сквозь шторы, ставшие из белых серыми. Нигде не укрыться.
Надо позвонить Мадам. Это Паша верно подсказал, ей-то что. Она Аллу всего один раз видела. Сама говорила.
Как телефонная трубка нагрелась. Будто кто-то говорил только что, прижавшись к ней раскаленным ухом».
– О! Киска моя, как я рада. Что у тебя?
– Помнишь, мы вчера договорились. Я у тебя попросить хочу, понимаешь, пустяк, но мне очень надо. Можно я к тебе прямо сейчас? Заскочу ненадолго.
– Ты что! Меня Женька внизу ждет. Стеша спит. Ты меня на лестнице поймала. Мы с Женькой на дачу собрались. Не подыхать же здесь от жары. Сил нет. Вчера в ванне уснула, представляешь?
– Я ненадолго. – Ирина прижала к груди руки, будто Мадам могла увидеть этот просящий жест.
– М-м-м… – просчитывая что-то в уме, протянула Мадам. – В понедельник. – Мадам обрадованно рассмеялась, воркуя по-голубиному. – В понедельник вся твоя, киска. Значит, в понедельник. Привезу ягод с дачи. Смородины. Ты любишь, я знаю.
– Господи, – с отчаянием вырвалось у Ирины. – Это так долго. Я не могу.
– Да что случилось? – нетерпеливо воскликнула Мадам. – Скажи или хоть намекни. Я теперь буду думать, волноваться. Погоди, я только Женьке крикну, чтоб подождал.
Раздался громкий голос, окрик с гулким эхом.
– Говори. Я для тебя всё… Не стесняйся. Что, нужны деньги, зеленые? Много?
– Какие деньги? Денег не надо. Просто надо сказать, что я была у тебя шестого июля. Вечером, в гостях, пятница, конец недели. Всего-то.
– Кому сказать? – немного в нос протянула Мадам.
– Не важно. Одному человеку, – лихорадочно заторопилась Ирина и вдруг почувствовала, что все напрасно и говорит она зря. Но в отчаянии, с чувством последней бесполезной попытки постаралась объяснить: – Ты же знаешь Аллу, ну, эту Аллу-риэлтэршу. Ту, что убили. На другой день, шестого. Что ты молчишь?
– Ну-ну! – ласково рассмеялась Мадам. – Солнышко, ну кто же о таких вещах просит? Может, ты и была у меня шестого. Но, во-первых, я этого не помню. А если бы и помнила? Извини, если честно, ты меня просто удивляешь. У меня Стеша, его трепать начнут. Нет уж.
– Что же мне делать? – Холод иглами лег на сердце Ирины.
– Не знаю, киска моя, не знаю, – весело засуетилась Мадам. Но Ирина уловила в ее голосе откровенное осуждение, даже обиду. – Извини, по правде, не ждала от тебя такого. Ты тонкая, изящная, все сечешь и тут вдруг… О! Женька там уже обалдел на жаре. – Кольцо скрипнуло о телефонную трубку. Голос Мадам иссяк, превращаясь в беличье цоканье.
– Вот что, слушай. Забеги к Лолитке. Она согласится, увидишь. Лолитке теперь наплевать на все. Ей недолго осталось, она не откажет, ей терять нечего. Все! Надо бежать! Киска, целую в носик.
Ту-ту-ту.
«Опять чей-то голос в телефоне или голоса. Звонила оператору, говорят: “Проверяли. Все в порядке. Левых подключений нет”. Как странно».
Будто огромный зал, воздушные своды, арки. А голос вертлявый, тонкий. Кто-то забрался в щель и оттуда хитро выглядывает:
– … вот вы не отвечаете, а ведь за вашей дамочкой должок. Не забудьте, она самовольно, без нашего нажима, так сказать, по собственному желанию приняла решение. Все по правилам. Но мы еще посмотрим. Надеюсь, даже уверен, все еще у нас получится.
Ту-ту-ту.
Ирина с досадой положила трубку.
«Надоело. Но почему-то каждый раз слушаю, даже вслушиваюсь. Сердце начинает глухо биться. А, наплевать, такая тоска давит!..
Лолитка тоже не согласится. Злая как собака. Она сейчас никого не жалеет, ее не уговоришь, не упросишь. А вдруг?…»
Ирина вышла из вагона на станции «Римская» и остановилась в переходе. В гроте под скалистым сводом на разбитых рифленых колоннах грустят голые пупсики. Что было в голове у этого скульптора? При чем здесь Рим? Педофилия какая-то.
Вот и дом Лолитки. Запах нищеты. Не поймешь, из чего он слагается. Застоялая кислая капуста, кошачьи похождения, лекарства, старые тряпки, жир, пот, грязные волосы, сырость, не просыхающая даже в такое пекло. На желтых обоях сальные пятна – расплывшиеся пауки с лапками.
«Лолита. На кого она стала похожа! На улице встретишь, не узнаешь. Куда девались знаменитые Лолиткины губы? Пухлые, полные сока. Зрелая вишня под тонкой блестящей кожицей. Теперь через все лицо сверху донизу выпуклый шов, как на стручке гороха. Сейчас лопнет шов, распадется лицо на две половинки, и тогда оттуда посыплется что-то сухое, больное…