– Послушай, – сказала Анна Снапхане, – кто, по-твоему, сделал это?
Карин поместила кончик языка в уголок рта, задумалась.
– Я не знаю, – ответила она. – А ты как считаешь?
– По-твоему, это был кто-то из нас? – прошептала Анна почти неслышно.
Продюсерша посмотрела в сторону окна ничего не выражающим взглядом.
– Технический персонал уехал домой, как только автобус упаковали. Остались лишь Гуннар и мы.
– А может, это сделал кто-то другой, совершенно посторонний?
– Среди ночи?
Карин посмотрела на Анну бездонными глазами, покачала головой.
– Нет, – прошептала она. – Это был кто-то из нас.
Анна Снапхане так громко сглотнула, что этот звук эхом разнесся в тишине.
– Поэтому надо быть осторожной, что бы ты ни говорила, – продолжила Карин, – и с кем бы ты ни откровенничала.
Анна кивнула, страх вернулся к ней, глаза расширились.
– Ты видела что-нибудь? – спросила Карин. – Что-нибудь странное?
Подозрительность сразу овладела Анной Снапхане, сомнение проснулось в ее душе.
– Нет, – прошептала она. – А ты?
Карин покачала головой, и Анна увидела отражение собственных мыслей в глазах продюсерша.
– Мне надо идти, – сказала она и поднялась снова с неприятным ощущением в животе.
От взаимного доверия, еще недавно царившего между ними, сейчас не осталось и следа.
Главный редактор Торстенссон не давал знать о себе. Андерс Шюман обеспокоенно ерзал на своем столе в стеклянном закутке в дальней части редакции, и с каждой минутой его раздражение росло. Перед ним лежало несколько юридических документов, исковые заявления, поданные в Стокгольмский суд, по которым в качестве ответчика должен был выступать «ответственный издатель «Квельспрессен». И речь там шла о клевете в различных ее формах.
А ответственным издателем был Торстенссон. Ведь именно за ним оставалось последнее слово, когда дело касалось публикации спорных материалов. И не играло никакой роли, что говорили остальные в редакции, окончательное решение принимал главный редактор. После многочисленных переговоров и дискуссий Шюману удалось добиться, что его, руководителя редакции, зарегистрировали в Патентном управлении как исполняющего обязанности ответственного издателя. Это означало, что Торстенссон мог переложить ответственность на него, но только четко выразив свою волю на сей счет. Все это имело чисто косметический эффект, но Шюман приобретал определенную власть. Хотя это случалось очень редко.
Андерс Шюман почесал голову. Ситуация выглядела довольно неприятной.
Мишель давно стала проблемой для газеты «Квельспрессен», и, честно говоря, «Квельспрессен» была реальной проблемой и для нее тоже. Несколько сотрудников газеты решили, что данная тележурналистка никуда не годится, и они часто и охотно делились своим мнением со своими читателями. Даже назначали ее победительницей конкурса «Обладательница худших нарядов года» два раза подряд, присудили ей титул самого переоцененного шведа тысячелетия, называли теледурочкой, награждали и менее приятными эпитетами, которые Шюман не мог сразу вспомнить. Они глумились над ее программами, печатали карикатуры с ней в разделе «Культура», поливали ее грязью на страницах, касавшихся телевидения, насмехались над ней, когда она получила их читательский приз. После этой ее ошеломительной победы им пришлось даже изменить свои правила вручения наград. Читатели больше не могли голосовать за того, кого они хотели видеть победителем. Жюри газеты во главе с Барбарой Хансон теперь само назначало пять номинантов – представителей телевидения, из которых они могли выбирать. В последнем случае Андерс Шюман ничего не слышал о двоих из них.
Пока критика и всякая чепуха о ней оставались на таком уровне, ни Мишель Карлссон, ни ее представители никак не реагировали.
В первый раз она подала в суд только после публикации серии статей с надуманными обвинениями ее в участии в афере с компаниями-«пустышками». Насколько Андерс Шюман понял, если газету могли ждать большие неприятности, то именно в этом разбирательстве.
Второй иск появился на свет после фотографий голой Мишель вместе с мужчиной, который, по утверждению «Квельспрессен», являлся преступником, сбежавшим из тюрьмы Эстерокер. Мишель посчитала информацию о ее связи с бандитом глубоко оскорбительной для себя. К сожалению, газета перепутала представителя преступного мира с норвежской кинозвездой, что привело еще к одному исковому заявлению. Ведь известный актер был женат, имел детей и утверждал, что его опозорили обнародованием этих снимков. Стратегия издания в отношении данных исков стала несколько шизофренической.