…Когда дворцовая стража и полевые отряды выяснили, что создают панику и неразбериху в интересах беглого предателя, ловить его уже было поздно. Зато воспользовавшийся сумятицей Кёраку сунул любопытный нос в интересный шкафчик в личных покоях Эс Нодта. В шкафчике, к удивлению и негодованию присутствовавших при этом вандеррейховцев, обнаружился проход в потайное помещение, а за ним — тесная комнатка-камера. Просидевший в ней без малого десять лет, тощий и почти свихнувшийся Хашвальт попытался загрызть (в прямом смысле слова) освобождавшего его Валькирию, но получил по темечку и покладисто отключился. Пока Кёраку волок его в лазарет, по дворцу пошла вторая волна суеты и разборок, но в чем там было дело, так и осталось загадкой. А капитан Восьмого подразделения Готей-13 понял, что лучшего времени для штурма и придумать нельзя. Именно сейчас, когда Вандеррейх полностью деморализован, когда опергруппам и городским нарядам ничего неизвестно и есть шанс перетянуть их на свою сторону, когда высокие чины сами в раздрае и можно брать их тепленькими, и надо нанести удар. Он, почти не скрываясь, отправил на Саян короткий призыв, но сигнал не прошел. Он попробовал еще раз, но с тем же результатом. А пока он возился с заглючившей аппаратурой, на один из терминалов пришла информация о зафиксированном в общем реестре упоминании активности некоторых давно покойных офицеров. Хвала Великим, подумал Кёраку, что в комм-центре нет посторонних! А то ведь в другое время такая инфа могла бы спровоцировать весьма активные ответные меры. Ему понадобилось несколько минут, чтобы сообразить, что Сопротивление тоже способно это просчитать, а зная Айзена и Урахару — и просчитало… Именно поэтому, когда видеосвязь все же заработала, он и наорал на единомышленников. Слава Великим, они хотя бы не впали в буйную растерянность, напротив, сработали быстро и четко. Вот так и получилось, что вернуть Нихон его законным хозяевам и скинуть гнет имперских захватчиков удалось за какие-то сорок минут.
Разумеется, в Сейретее находились еще тысячи квинси — этот народ, пришедший вслед за Яхве Бахом, довольно глубоко врос в нихонскую землю, пустил корни и почти полностью ассимилировался с местным населением. По всему материку были раскиданы полувоенные базы, выполнявшие на местах функции стражи порядка. Однако военная верхушка была почти полностью обезврежена, а сведения о смерти Императора распространились по городу с невероятной скоростью.
Теперь Сопротивлению, вдруг оказавшемуся единственной регулирующей социум силой, предстояло решать множество задач. Во-первых, как следует преподнести смену власти: как результат освободительной войны или как естественную преемственность внутри существующего строя. Во-вторых, что делать с взятыми в плен квинси — казнить, оставить в заключении или вовсе проявить невиданное милосердие и просто выгнать обратно на их материк. В-третьих, надо было как-то решать судьбу капитанов-нихонцев, сотрудничавших с Вандеррейхом не в порядке шпионажа и подрывной деятельности, а от чистого сердца, так сказать. В-четвертых, предстояла долгая, кропотливая и очень трудная работа по приведению всего нихонского населения в адекватное состояние, и начать ее надо было с непримиримой борьбы за моральное здоровье нации. Было еще и в-пятых, и в-шестых, и в-десятых. Но на «моральном здоровье» Бьякуя почувствовал, что не способен находиться здесь, среди новых властителей страны, и ушел.
Настроение в армии победителей было двойственным. С одной стороны, всех радовала победа. С другой стороны, всю свою жизнь готовившаяся к решающей схватке молодежь явно была разочарована: битвы-то не случилось! Поэтому юные бойцы, особенно воинственные по природе своей арранкары, выразительно погромыхивали прикладами, нарочито рассматривали плененных квинси сквозь прицелы и перебрасывались злыми шутками. Довольными выглядели немногие. Слегка подкопченный Джаггерджак успел схлестнуться с каким-то отрядом и проявить себя во всей красе и великолепии, и теперь удовлетворенно скалился, поддразнивая менее удачливых соплеменников. Хмурые и разочарованные девочки Тии Харрибел в шесть рук удерживали Базза Би, рвавшегося найти своего ненаглядного Хашвальта и сначала надавать ему по щам за излишнюю доверчивость и неуместное благородство, а потом хватать в охапку и прятать от гнева победителей. Похоже было, что все его боевые ранения получены в борьбе с этими девицами. Как всегда спокойный и лишь более бледный, чем обычно, Шиффер монотонным голосом требовал прекратить безобразие, а вокруг него прыгала Орихиме и пыталась добраться до ожога, видневшегося сквозь проломленные пластины брони. Бьякуя повертел головой в поисках Ичиго и Рукии, но их видно не было.
Зато в помещение вломился взбудораженный Абараи, размахивая то ли куском арматуры, то ли трофейной катаной, и проорал, что на улицах-то как раз все самое интересное: первые районы Руконгая просекли, что неладно что-то в местном королевстве, и уже потихоньку грабят магазины и дома. Все, кто был способен стоять на ногах и держать оружие, то есть подавляющее большинство, радостно ломанулись наводить порядки. Мощный рык Джаггерджака остановил одно из подразделений, и понурившиеся бойцы покорно остались контролировать захваченный дворец.
— Демоны тебя побери, Кучики! — раздалось над самым ухом, и только многолетняя выучка не позволила Бьякуе присесть и прикрыть руками голову. — Я же тебя просил надеть броню! Хуже младенца, честное слово!
Бьякуя повернулся и придирчиво оглядел Куросаки. Ичиго дымился. В прямом смысле слова дымился — от белых пластин исходил остаточный жар, воздух над плечами плыл маревом. Шлем где-то пропал, и рыжие вихры свивались в кольца от температуры. Одну из перчаток — покореженную, с разбитыми пальцами — Ичиго держал в руке, во второй ладони стискивая приклад полностью разряженной плазменной винтовки.
— Сам-то, — сдерживаясь, проговорил Кучики.
— А я-то что? — с искренним недоумением вскинулся Ичиго. — У меня-то как раз все норм, даже почти без царапин…
Увидев, как при этих словах перекосило Бьякую, Куросаки благоразумно заткнулся и только плечом дернул, мол, ну что ты психуешь? Между тем в дверях нарисовался Оторибаши, окинул имеющийся личный состав томным взором и певуче напомнил, что под контролем еще далеко не весь комплекс, и в дворцовых подвалах вообще-то тоже есть темница, неплохо бы туда наведаться… Бьякуя без лишних слов двинулся за бывшим капитаном, на ворчание увязавшегося следом Ичиго про незащищенные участки тела молча откинув в сторону полу куртки — под ней была облегченная броня, не сковывавшая движения. Надо отдать Ичиго должное, он сразу умолк и просто топал позади, на ходу сменив обойму и поглядывая по сторонам.
Царская темница поистине была царской. Высоченные своды терялись в подвальном полумраке, решетки тянулись от пола до потолка, и лишь необдуманно пнув один из прутьев, Куросаки на собственной шкуре убедился, что силовое поле надежно защищает невольников от свободы. Сейчас, когда во дворце наличествовал полный и беспредельный бардак, за этими решетками было, пожалуй, и впрямь безопаснее, чем снаружи. Однако из заключенных в подземелье обнаружились только опрятная женщина без возраста и бледный миловидный юноша, кого-то неуловимо напоминавший. На известие о свободе оба отреагировали более чем безэмоционально. Обшарив все три подвальных этажа и собрав на себя килограммы пыли, добровольные разведчики вернулись к людям, в гигантский приемный зал.
Пока Ичиго выяснял, что нового случилось за прошедшие полтора часа, Бьякуя отправился искать потерявшуюся где-то дочь и шебутного зятя. Он помнил о Рукии и Ренджи постоянно, но запрещал себе предаваться беспокойству со всей силой, на которую был способен. Иначе велик был риск превратиться в настоящую наседку — сграбастать девчонку, запихнуть в надежно изолированное место и не выпускать оттуда ради ее же безопасности. С учетом того, что первые двенадцать лет своей жизни Рукия провела именно в таких условиях, вряд ли она была бы благодарна отцу. Бьякуя честно боролся со своими порывами. Вот у Куросаки как-то получалось и проявлять заботу, и не давить слишком сильно, и Бьякуя от всей души этому умению завидовал. Он все еще помнил, как Ичиго наезжал на него перед штурмом — буквально тряс, требуя обвеситься доспехами, щитами и прочей защитой, — и в то же время не пытался спрятать ото всех опасностей. Да и после того, как они встретились уже во дворце, парень лишь окинул Бьякую пристальным взором, отмечая, не ранен ли, и в дальнейшем вел себя как боевой товарищ, а не заполошная нянька. Кучики подавлял тяжелые вздохи, мысленно увещевал себя брать пример с рыжего — и беспрестанно оглядывался не только в надежде увидеть ребенка, но и чтобы удостовериться, что с Куросаки все в порядке.