— Что-то меня развезло, — с легкой насмешкой над самим собой сказал Бьякуя. — Странно…
— Чего ж тут странного? — хмыкнул Куросаки. — Я еще два дня назад учуял, что у тебя эти самые дни скоро начнутся.
— К…какие дни?
— Ну как — какие? Те самые, после которых случаются дети.
Бьякуя выпрямился и с некоторой паникой уставился на Ичиго.
— Течка? — выдавил он, вглядываясь в ореховые глаза. Куросаки кивнул. — И что м-мы будем делать?
— Трахаться, — уверенно ответил Ичиго. Пригляделся к побледневшему Бьякуе и успокаивающе погладил по плечу. — Нажремся контрацептивов, чтоб в первый же раз не залететь, и весело проведем несколько дней, не выходя из дома. Переживет твой Готей это время без тебя, никуда не денется.
— Чхать я хотел на Готей, — дрожащими губами прошептал Бьякуя. — Мне-то как быть? Я ж никогда… — он смутился, покраснел до корней волос, чего не случалось с ним с раннего детства, и прильнул к Ичиго, прячась от слишком понимающего взгляда.
— Давай решать проблемы по мере их поступления? — предложил Куросаки, едва касаясь губами алеющего уха. — Я, знаешь ли, тоже не слишком в этом понимаю, ты у меня первый и единственный омега. Начнем с простого: сходим в этот дурацкий бордель, чтоб над тобой ничего не висело, а там посмотрим, а?
И Бьякуя сходил в бордель. Он нервничал, запинался и краснел как мальчишка, и единственное, что не давало ему стушеваться и сбежать, это осознание того, что у входа на скамейке сидит Куросаки Ичиго, который потеряет всякое уважение к нему, Кучики Бьякуе, если он не доведет дело до конца. Девушка-рейгай с лицом Хисаны приняла его доброжелательно, внимательно выслушала и с почти материнской улыбкой поблагодарила за внимание к своей персоне. Бьякуя молча смотрел на нее, ожидая продолжения, но для самой девушки, казалось, вопрос был исчерпан. Заметив его растерянность и, видимо, сжалившись над ним, юная дама пояснила, что ее будущее уже расписано на много лет вперед: как только в силу вступит закон о равноправии, она подаст заявление об уходе, стребует с владельца публичного дома оплату за пятнадцать лет безупречной службы и сразу же выйдет замуж за Хисаги Шухея, с которым они занимались делами подполья и с которым собираются провести всю оставшуюся жизнь.
— Вы ничего мне не должны, — мягким голосом Хисаны произнесла эта чужая, незнакомая женщина, — что бы ни было в прошлом. Я с радостью приму вашу дружбу, как и Шухей, ведь он всегда считал вас одним из достойнейших нихонцев. Но лично вы лично мне не обязаны ничем, как и я вам.
Бьякуя вгляделся в ласковые прекрасные глаза, отливающие сиреневым, в поисках своей первой любви, но увидел лишь вежливую, хотя и дружелюбную, отчужденность. Он поцеловал тонкие пальчики, от души поблагодарил эту постороннюю женщину и ушел. На пороге молодой человек остановился, закрыл глаза и глубоко вдохнул. Мозаика складывалась, и в новой картине мира больше не было тягостного долга и горьких сожалений. Первая любовь осталась в прошлом, о ней сохранится добрая память — Хисана всегда будет жить в его сердце теплыми воспоминаниями, — но горечь потерь больше не будет отравлять его душу.
— Ну что? — Куросаки высунулся из-под скамейки, где что-то рассматривал. — Все нормально?
— Да. Что ты там делаешь? — Бьякуя подошел, с любопытством присматриваясь.
— Я подарок для Рукии нашел!
— Под лавкой?!
— Ага, — Ичиго встал на четвереньки, почти полностью залез под сиденье и вытащил на свет грязный комок. Комок пищал, разевая розовую пасть, жмурил слезящиеся глаза и дрожал в сильной человеческой руке. — Блохастый, конечно, — поворачивая ладонь, критично заметил рыжик, — но ничего — отмоем, вылечим, откормим — и будет котяра хоть куда! Рукия обрадуется…
Бьякуя фыркнул. Кролики его драгоценной дочери в самом деле оказались саблезубыми — строители то и дело отлавливали этих ушастых тварей среди инструментов и изощренно матерились, пытаясь не растоптать вездесущих вредителей. В саду, к ужасу недавно вернувшегося Шимару-сана, несколько кустарников были безвозвратно сожраны. Ко всему этому великолепию не хватало только котенка!
— Домой? — спросил Ичиго, аккуратно прижимая к груди не понимающего своего счастья и рвущегося на свободу кота.
— Домой, — кивнул Бьякуя.
В одной очень древней книге Бьякуя вычитал исполненное мудрости изречение: покой нам только снится. О тишине и спокойствии во вновь отстроенном поместье Кучики можно было только мечтать. В любой момент могли раздаться тарарам из комнат любимого свекра или резкие выкрики Карин, отрабатывающей какие-нибудь новые приемы непременно под окнами рабочего кабинета или библиотеки. Ренджи и Рукия, хвала Великим, не скандалили, но молодая супруга весьма снисходительно относилась к дружеским посиделкам своего благоверного, и на их половине постоянно обретались стаи юных нихонцев и арранкар, к которым постепенно примыкали не менее юные квинси.
Самого Бьякую могли поднять среди ночи по неотложным служебным делам, а Ичиго то и дело вызывали для внеплановых рейдов в Руконгай. Конечно, реформы приносили пользу обществу, но где и когда перемены происходили гладко? Куросаки рычал, ругался, но исправно отлавливал всяческих правонарушителей. Бьякуя вторил своему альфе, сквозь зубы проклиная тот день, когда согласился принять участие в разработке новых законов. Бывали случаи, что из стационарного телепорта в прихожей нового дома вываливались то Урахара, то Айзен, а то и оба сразу, да еще и с Ичимару на хвосте, чтобы призвать Кучики в свидетели или третейские судьи. На жалобные завывания молодого аристократа о том, что в Сейретее полно более опытных и здравомыслящих политиков, оба гостя делали невинно-удивленные морды и дружно запевали, мол, старичьё не видит дальше собственного носа, не желает прогресса, и вообще, Бьякуя-кун, негоже отлынивать… Бьякуя-кун сдавался, тащился на кухню заваривать термоядерный кофе и разогревать то, что предусмотрительные Марико-сан и Юзу оставляли в безразмерном холодильнике.
Хуже были только нашествия Йоруичи со всем семейством.
Но ни за какие блага мира Бьякуя не отказался бы от этого бардака! Он мог ворчать, делать строгое лицо, цедить сквозь зубы язвительные замечания, но одна лишь мысль о пустом одиноком существовании, которое он вел двадцать лет, приводила его в ужас.
На фоне постоянных авралов всякая минута покоя наедине с Ичиго ценилась вдвое выше. С каждым днем Бьякуя все больше, все отчетливее понимал, насколько этот мальчишка нужен и важен ему. Особенно он оценил поддержку своего альфы, когда ближе к осени соратник и коллега Укитаке внезапно ушел в декретный отпуск. Кёраку носился по Готею с выпученными глазами, потому что за неделю до этого знаменательного события с той же новостью его встретил дома взбудораженный Ниджуро. Бьякуя тщетно скрывал улыбку, наблюдая за Шунсуем и представляя, какая веселая жизнь вскоре будет у капитана восьмого отряда.
Однажды его за этим недостойным занятием застукал Куросаки, заглянувший в подразделение во время обеда. Ичиго прикрыл дверь, отрезая их от рыдательных излияний Кёраку и утешительного баса Зараки, обнял своего возлюбленного и с хитринкой прошептал:
— Помнишь, ты жаловался на нетипичное поведение Укитаке?
— Угу.
— Понимаешь теперь, что у него гормоны гуляли?
— Угу.
— А помнишь, — заговорщицки протянул рыжик, — как три недели назад ты обиделся, что я на ночное дежурство пошел?
— М-м-м?
Ичиго тихо рассмеялся, повернул Бьякую спиной к себе, пристроил подбородок на плечо возлюбленному и положил ему на живот горячие ладони. Несколько минут Бьякуя блаженствовал в объятиях альфы, наслаждаясь умопомрачительно родным запахом и бесценным теплом. А потом сознание достроило логическую цепочку, протянутую Куросаки.
Бьякуя в панике распахнул глаза под радостный смех Ичиго…