Одутловатое лицо было почти полностью закрыто массивными очками, высохшие седые волосы были аккуратно убраны в кондитерский завиток на макушке. Ее глаза — два белесых облака — были обрамлены паутиной морщин.
Она была одета в когда-то роскошный бордовый халат, старый и изъеденный молью.
Как и со многими стариками, Аня не могла в этом морщинистом лице разглядеть молодую Славу. Понять, как она выглядела в молодости. Какой была. Словно она так и родилась миловидной старушкой в очках.
Бабка Слава стояла рядом с дверью в свою квартиру, но выглядела абсолютно потерянной. Дрожащие руки она держала сцепленными перед собой, так словно боялась их потерять. Ее всегда аккуратная прическа напоминала сейчас взбитый ком белой проволоки, а в ее глазах читался страх и непонимание. Она рыскала взглядом по подъезду вокруг нее, чтобы найти хоть какую-нибудь опору, хоть что-нибудь, за что можно уцепиться.
От нее пахло старостью, затхлостью и чем-то таким, от чего бросало в дрожь. Знакомый, слишком знакомый запах.
Увидев Аню, Бабка Слава выпучила свои глазища, и ее лицо осветила странная и какая-то очень нездешняя улыбка.
— Асенька! — почти крикнула она.
Аня посмотрела на старуху.
Все копившееся напряжение, которое уже закручивалось спиралью в горле девушки, внезапно исчезло. Эффект был такой, словно кто-то в один момент переместился из самого дна океана - прямиком из Глубоководного дворца - на сушу. Дрожь, взявшая ее в заложники, куда-то запропастилась, а подъезд стал виден ясно и четко, словно после протирки стекол. Все стало именно так, как и было раньше.
Ане от этого легче не было.
Исчезновение предчувствия означало лишь одно.
Она пришла прямиком в лапы судьбы, и теперь, как не дергайся, свернуть или затормозить уже не удастся. Она пересекла этот незримый горизонт событий, сделала шаг в бурную стремнину. Пройдет она ее или нет — не так важно. Важно, что она уж там, где ей предназначено быть.
— Nope, бля, — только и сумела прохрипеть Аня и попыталась бочком-бочком протиснуться мимо гребанной старухи, от которой несло пролежнями и обосранными подгузниками. Отвратительно. Тошнотворно! Ненавижу стариков!
Пусть горят в аду.
После сорока и жить не стоит, если впереди лишь это пахучая желеобразная туша, тянущая к ней свои артритные грабли.
Нахрен! Она на это не подписывалась.
— Асенька, ты куда? Асенька!
Морщинистая рука, похожая на высохшую, потрескавшуюся ветвь, цепко схватила Аню под локоть. Старые пальцы оказались куда тверже, чем могло показаться на первый взгляд.
— Ася? Ты что, убегаешь?
Аня выдохнула, смирившись с тем, что она стала внезапно тургеневской барышней, остановилась и взглянула прямо в глаза Бабки Славы. Бессмысленный и пустой отблеск. Клубящийся и непонятый страх.
— Нет, не убегаю, — устало ответила она. — Что такое, Баба Слав, случилось чего?
Это говорю не я. Я шевелю губами, но эти звуки не выходят из моего рта.
— Да ничего, все нормально, — говорит она, бессмысленно таращась в стену, куда-то за спиной Ани.
— Тогда, пожалуй, я… — Аня попыталась выкрутиться из стальной хватки, но это было абсолютно бессмысленно.
— Вот только, с Оленькой, внученькой моей неладно, — Бабка Слава говорила это с вымученной несерьезностью, словно она хотела представить все как пустяк, дело которое случается каждый день, да порой и не по одному разу. Ее губы мелко подрагивали. — Простыла, поди, где. Нездоровится ей, прям с утра. А я…я говорила, не ходи без шапки, голову свою дурную застудишь. А она и застудила. Что делать, не знаю, — она начала тараторить. — Я ей чесночной настойки давала, да и сосновых шишек тоже, а лучше не становится. Всегда становилось, а сейчас что-то нет. А она еще такая — не лечи бабка, я в порядке. Да почто, я вижу же, Бог глаза дал, а она такая — не лечи, не надо.
Не лечи, меня бабка, я в порядке.
В порядке слышишь, бабка, совсем в порядке.
Лучше, чем была, такая я сейчас, бабка.
Отстань с шишками своими, мне хорошо бабка.
Все отлично, бабка.
Бабка Слава обхватила голову руками, пытаясь удержать все, что рвалось наружу. Слишком много всего в один миг для ума, потерявшего свою пластичность. Привыкшего видеть мир только одним определенным образом.
— Она заболела. Я хотела скорую вызвать, а они сволочи такие молчат. Издеваются, ну ничего их Боженька-то накажет, над старым человеком издеваться. Видишь, молчат пидуры такие.
Бабка Слава ткнула Ане в лицо телефонную трубку, которой оказалась полусгнившая желтая груша. Аня не понимала, что нужно делать — смеяться или плакать.