— Я съем твою душу, глупая ведьма! — засмеялась внучка. Зрачок в ее глазах метался в разные стороны, словно мячик пинг-понга, не удосуживаясь сконцентрироваться хоть на чем-нибудь. Искры пламени вырывались из его могильной черноты. Смотришь на него — будто уставился в раструб реактивного огнемета в ожидании струи пламени. — Съем, съем, съем. Глупая, глупая ведьма, ты пришла ко мне сама. Белладонна с маргариткой, красное с тонким, да три части странности на плоскости закрой и съешь, ха-ха-ха. Красное, а не тонкое. Тонкое, да не тяжелое. Пришла по тонким коридорам, по серым коридорам, ты пришла ко мне в сером лабиринте. Ха-ха-ха-ха-ха, какая глупая ведьма, разве папа не учил тебя, что демоны кусаются?
Она защелкала зубами, словно экзотическими кастаньетами.
— Да пошел ты, — выплюнула из себя Аня. Ее рука скользнула в карман куртки, но внучка в одно мгновение, за один мышцеразрывающий прыжок оказалась рядом с Аней и ударила ей в солнечное сплетение.
Хруст костей, боль и брызнувшая кровь.
Аня вскрикнула бы, но кровавый поток вырвался из ее рта на пол, на подбородок и на весь мир вокруг нее. Хищные руки сжали ее мягкие сизые легкие и сдавили их, пока они не превратились в пористый паштет, лезущий между пальцев. Боль хлынула по ее венам, прямо к сердцу ослепляющим экспресс-поездом агонии на рельсах шокового оцепенения, где серная кислота — это топливо, а твои страдания — лишь один из пунктов назначения. Аня лишь на мгновение взглянула вниз, но увидев, как внучка легко, словно подарок на Новый Год, распаковывает ее грудную клетку, перевела взгляд на потолок. Только обморока ей не хватало в этом и так катастрофическом положении.
Как не посмотри, Ане грозит громадная, хтонических масштабов жопа.
Как она могла так подставится?
У нее есть лишь одно оправдание — она никогда не сталкивалась с одержимым лицом к лицу и тем более не сражалась с ним. Оправдание слабое, ведь развеивается после одного простого вопроса — а чего тогда полезла в логово льва?
Судьба, мать ее.
Порой Аня очень завидовала обычным людям, не посвященным в тонкую и темную подкладку ткани мироздания. Которые не обладают Истинным Взором. И чья сила спит внутри их души. В каком-то смысле они намного свободнее. Проказница Судьба не так сильно отыгрывается на них, предпочитая более интересные полена для костра предопределенности. В чем интерес рушить жизнь обычному человеку? А вот подвести под монастырь великого колдуна — задача сложная и увлекательная сама по себе.
Чем так интересно вспороть брюхо Ани, она, хоть убейте, не могла представить.
Внучка раскрыла ее грудину и набросилась на вывалившиеся кишки, словно на изысканный шведский стол с омарами.
Ее ребра хрустят и крошатся, словно засохшие хлебные корки.
Горячая кровь хлынула, выступила на губах.
Боль пригвоздила ее, сковала своими стылыми оковами.
Снизу доносилось чавканье — это внучка вгрызалась во внутренности, сминая органы в розоватое пюре. Аня не хотела ничего слышать.
Боль ломала ее изнутри — яркое сияние звезд, пропущенное через линзу телескопа. Слишком много ее, еще немного и боль прорвет все те дамбы, которые выстроены в душе Ани. Магическая защита слабеет с каждым мгновением, пока чьи-то руки копошатся в ее теле.
Собрав последние силы, она подняла руку, чтобы начертать знак. Но одержимая не собиралась давать Ане хоть мельчайшего шанса.
Рука Ани тут же оказалась схвачена, вывернута и — одно напряженное усилие — с оглушающим треском поломана. Кость разорвала кожу на предплечье — будто Ахав выследил Аню в этом мутном океане и пронзил своим острым гарпуном. Хищный обломок был красным от крови, и это красное залило все в сознание Ани.
Она закричала.
Нет.
Она завизжала.
Боль трахнула ее, выебала ее ржавым крюком.
Самое время потерять сознание, детка.
Да точно — это ты верно подметил.
Аня потеряла сознание.
***
Аня на перекрестке Междумирья.
Оно выглядит весьма аскетично — поле, раскинувшееся во все стороны до самого горизонта, серо-зеленая сорная трава, дорога, широкая асфальтовая магистраль, пронзающая травяное поле от края до края. Колодец у дороги, старый и обветшалый. Бурый плющ ползет по темным камням. Подъемный механизм — старый и разболтанный, в боку ведра, валяющемся на земле, зияет дыра. Ветряк в виде разъяренного быка, взявшего разбег, никуда не торопится, уныло вращаясь на своем шесте рядом с колодцем.
Больше ничего нет.
Только Аня, колодец и это поле, упирающееся на горизонте в горы, объятые грозами.