— Ясно, чего уж неясного… — загомонили со всех сторон. Кто одобрительно, кто скептически, не веря в справедливость конта. Но Искореняющий пришел и ушел, а конт — вот он, под боком, и на расправу бывает скор. — А как понять, анчута это или нет?
— А вам глаза зачем? Что, сильно Элька изменилась?
— Счастливая ходила, словно летала, — всхлипнула одна из женщин. — Что же мы натворили, а? А если бы мою кровинушку на смерть такую отправили? Ой, горе — то какое, — И тут словно прорвало плотину, со всех сторон раздался женский вой, подхваченный тау.
Дурдом на выезде. Полный. Как к этому можно привыкнуть? Виктория устало покачала головой. Незнакомую Эльку было жалко до слез, не зря предчувствие гнало ее следом за обозом, не зря кричало, что опаздываем.
Так, сделать зарубку на памяти — нужно растить своих ксенов и расселять по деревням. Нечего чужих кормить. А свои и присмотрят, и сообщат, если что.
— Похороните самозванца и то, что осталось от… Эльки.
Рэй уже подводил жеребца. Опять в седло. Виктория потерла зад. Приехать, поесть и помыться. Запах горящей плоти словно въелся под кожу, смешиваясь с запахом конского пота. Аромат еще тот. Духи, что ли, изобрести? Под носом мазать. Эмоции как — то разом отступили, оставив после себя полное опустошение. Она знала, что поступила верно, но каковы будут последствия этого поступка, предсказать было сложно. Конт уже забрался на стул, чтобы с него перебраться в седло, когда староста спросил:
— А с мужиком ейным что делать? И с пацаном. Не стоит ему в веске оставаться. Как бы мстить не решил…
— С каким мужиком? — не поняла Виктория.
— С игушем этим проклятым.
— Где он?
— Ксен его в погребе у Эльки запер, вместе с малым. Одежку забрал, чтоб не сбегли, сказал, после казни разберется.
— Веди. Одни пойдем! — пресекла Виктория попытку местных увязаться следом. Надоели ей крестьяне до чертиков.
Деревня только на первый взгляд показалась большой, на самом деле — домов тридцать. Мазанка Эльки стояла в сторонке от главной дороги, возле самой стены, окруженная садом. Совсем недавно домик ремонтировали, были видны свежие слои глины и солома местами выделялась более ярким цветом. Чисто выметенное крылечко вело к двери, на которой были нарисованы красные птицы. Во дворе прямо перед крыльцом в пыли валялась довольная жизнью свинья.
У Виктории сжался в тугой горький ком желудок и слева заныли едва сросшиеся ребра. Она не удержалась, ступила на крыльцо, легонько толкнула дверь и зашла в полутемные сени, а оттуда в комнату. Остановилась на пороге, не решаясь идти дальше, словно боясь потревожить дух этого дома. Пахло перестоявшим тестом и сушеными травами. Чуть колыхались от сквозняка расшитые незамысловатым узором занавески. Круглый плетеный соломенный коврик на чистом полу, деревянные лари, глиняные кружки, висящие на вбитых в стену гвоздях. Во всем чувствовалась женская хозяйственная рука. Посреди кухни солидно возвышалась большая выбеленная печь, наверное, еще теплая. За отдернутой цветастой ширмой приютилась узкая кровать, покрытая лоскутным пестрым одеялом. На выскобленном добела столе стояли три тарелки с остатками засохшей каши. Опрокинутая кружка, из которой под стол налилась лужица молока, сиротливо лежала с краю.
Конт постоял в дверях, словно впитывая в себя полумрак кухни, и решительно вышел на свет.
Прощай, Элька, и прости мое опоздание.
Дома как люди. Этот теперь сирота. Так и будет стоять пустым, напоминая весчанам о совершенном ими преступлении. Да нет, не будет, быстро найдутся на него желающие, вон как староста внимательно все осматривает.
— С собой заберем, — кивнул конт Рэю, указывая на свинью. — Всю живность собери. Ничего не оставляй. — Не хотелось, чтобы весчане, погубившие первую любовь реципиента, богатели за ее счет. — Сироты в веске есть? — спросил Алан у старосты.
— Есть. Две сестры Михсины одни остались.
— Дом со всем, что в нем есть, младшей отдашь. Как приданное. Старшая пусть в родительском остается.
Земляной погреб был заперт на железный колышек. Рэй открыл дверь, из темного нутра пахнуло кислым холодом. Капитан просунул внутрь голову и заорал:
— Эй, малец, выходи! Здесь конт Валлид!
— Дядька Рэй? — раздался дрожащий голосок. И что — то в этом голосе было не то. Испуганный, осипший, словно сорванный от долгого крика, с тонкой болезненной ноткой.
Рэй тоже это услышал. Он кивнул одному из воинов, тот споро высек огонь приспособлением из железной палочки и камня — вот еще головная боль! — поджег длинную лучину, и они по очереди исчезли в глубине погреба. Вскоре по ругани Рэя конт понял, что пленников они нашли. Он поднял глаза на старосту, и тот испуганно попятился.