Райан садится на пассажирское сиденье; аромат одеколона заполняет салон. Откашлявшись, открываю окно.
– Черт, Рай, ты искупался в этом дерьме?
– Пэйдж нравится, – отвечает он. – Она подарила мне его на день рождения.
Мои брови приподнимаются.
– Она подарила?
Райан кивает. Когда он самоуверенно мне улыбается, замечаю у него скол на одном из передних зубов, оставшийся после падения в скейт-парке. Этот разговор настольно неуместен, что я не знаю даже, с чего начать. Пэйдж ненавидела, если от меня пахло чем-то, кроме меня самого.
Если бы Кенни "Кевлар" Честнат находился сейчас здесь, он бы выдвинул теорию своим вальяжным говором, характерным для жителей Теннесси – будто девчонок от природы тянет на аромат крутизны. Кенни – худющий, маленький паренек с ярко-рыжими волосами и постоянно выпирающей из-за жевательного табака нижней губой. Мы прозвали его Кевлар, потому что он единственный в нашем отряде был способен переварить свиные ребрышки из ИРП, поэтому мы пришли к выводу, что у него желудок выстлан покрытием Кевлар. Кенни разговаривает очень быстро, словно слова исчезнут, если он не произнесет их все сразу. Он часто разглагольствует о девушках, хотя опыта у него ноль, а умения очаровывать еще меньше. Чарли никогда ему этого не спускал с рук.
– Чую брехню, Кеннет, – сказал он однажды после того, как Кевлар заявил, будто переспал с чирлидершей из Университета Теннесси. – Ты просто маленький рыжий заср…
– Заткнись на хрен. – Кевлар обижается, когда мы издеваемся над его волосами или акцентируем то, что он самый мелкий в нашем взводе. – Соло тоже рыжий.
Мои волосы ближе к каштановым, чем рыжим, однако Кенни считает, что, причислив меня к своему несчастью, он будет выглядеть более авторитетно.
Я посмеялся и положил руку ему на плечо.
– Цвет волос не имеет значения, если ты так же неотразим, как я.
Это воспоминание приносит одновременно радость и боль. Я зажмуриваюсь, глубоко вдыхаю.
– Ты в порядке, братишка? – Райан возвращает меня в настоящее. – Вся эта ситуация с Пэйдж не…
– Странная? – Смотрю на него: волосы растрепаны, на шее висит кулон-ракушка, который, как ему кажется, делает его похожим на серфера, а на лице – самое искреннее выражение, какое я только видел. Она действительно ему нравится. – Абсолютно, но… – Я перекрещиваю воздух, как делают священники в церкви, после чего завожу мотор. – Даю тебе свое благословение.
Мы все еще едем по нашей улице, когда я замечаю, как "гуляет" рычаг при переключении передач.
– Давно коробка передач в таком состоянии?
– Каком? – уточняет Райан.
– Изношенном.
– По-моему, все в порядке.
Я отпускаю рычаг, машина дергается перед разгоном.
– В порядке? Ты работаешь в хреновом центре этой марки.
– Я не механик.
– Тебе не обязательно быть механиком, чтобы понять, когда барахлит коробка передач. – Наверно, я злюсь сильнее, чем должен. Мне известно, как заменить изношенные детали, только дело в принципе. Машина была в хорошем состоянии до моего отъезда. Классический Райан. А моя машина – это солдатик Джо.
Он не извиняется. Он вообще ничего не говорит. Просто смотрит на меня, весь из себя оскорбленное достоинство, словно злодей тут я, затем отворачивается к окну.
Пока движемся к пляжу, я замечаю изменения в ландшафте города. Новые фирмы, которых не было в прошлом году. Старые, которых больше нет. Такое ощущение, будто огромный отрезок времени просто… испарился. Песни по радио звучат другие. Лица знаменитостей на обложках журналов, которые видел в аэропорту, мне незнакомы. Вышел даже новый сезон гребанного Американского идола.
Мы останавливаемся возле Особняка. Полагаю, я ожидал, что он тоже изменится. Только вот белый коттедж с покосившимися крылечными ступеньками никогда не меняется. На перилах испокон веков стоит пивная банка. Даже в тех редких случаях, когда кто-то решает навести порядок в доме, банку никто не трогает. Она стала предметом искусства.