— Ульяна Васильевна! — с улыбкой представилась женщина, убедившись, что с девочкой всё в относительном порядке, — Но лучше тётя Уля, меня так мои маленькие пациенты в детской поликлинике зовут, где я работаю. Сегодня тоже, кстати, пришлось подежурить до обеда, людей-то не хватает, все в отпусках. Ну а ты как себя чувствуешь, доченька?
За большим и почти квадратным обеденным столом, наверное, по заведённому невесть с каких времён порядку, все ели почти молча, изредка обмениваясь короткими просьбами что-либо подать или, наоборот, взять и попробовать что-то особенно вкусное.
— Марк, — обратился к нему принявший какое-то решение Петрович, — Попроси Машу съесть побольше печёнки, а Ульяну Васильевну — положить ей больше мяса. Да знаю я, что она почти ничего не ест, но ты всё-таки попроси! И пусть выпьет побольше жидкости, можно и гранатового сока, хотя толку от него сейчас… А лучше передай мне управление телом! Осторожнее, я ещё не перехватил, сейчас у тебя вилка из пальцев вывалится!
Все сидящие за столом, включая и самого Ваньку с его камарильей, невольно вздрогнули, когда всё-таки неудержавшаяся в руке вилка оглушительно звякнула о край пирожковой тарелки, а нанизанный на зубья кусочек тресковой печёнки вылетел и, описав красивую дугу, плюхнулся, как нарочно, прямо в Машину тарелочку.
— Кушай, Машенька! — подмигнул Петрович как ни в чём не бывало, — Тебе сегодня будут нужны белки, очень-очень много разных белков. И сока постарайся выпить побольше! А по поводу тошноты не беспокойся. Дай-ка мне на минуточку свою руку. Всё, по крайней мере, сегодня ты уже не будешь испытывать тошноту. Ешь давай, пожалуйста, ешь!
— Кто ты? — испугано отшатнулась Маша от Ваньки, — Ты же не Ваня! У тебя глаза совсем другие какие-то, хоть и васильковые, но всё одно другие! Я уж не говорю про твой другой голос, но он тоже стал какой-то совсем чужой! Не Ваня ты, не Ваня!
— Машенька, — шепнул ей выскочивший ненадолго Марк, — Я потом тебе всё-всё объясню! Ты только пожалуйста, поверь этому человеку, его зовут Николай Петрович и он может реально помочь с твоей бедой, вот честное-пречестное комсомольское!
— Точно как Матроскин! — рассмеялась понявшая всё по-своему Ульяна Васильевна, — Всё может, и даже другими голосами говорить. Ваня, ты в самодеятельности участвуешь?
— Участвую! — с готовностью кивнул уже вновь перехвативший управление Петрович и картинно схватился за голову, — Зачем я соврал, я же не участвую! Зачем же тогда меня тётя Уля об этом спросила? Ясен пень, зубы заговаривает![iv]
— Балабол! — рассмеялась Ульяна Васильевна и с удовольствием взлохматила Ванькины вихры, — Мы тоже любим эту комедию. А ты, Маша, ешь! Правильно Ваня говорит, что тебе нужны белки. Постойте, а зачем это вам понадобилось так много белков, молодые люди? Учти, Ваня, Маше можно только в сад выходить ненадолго, а длительные прогулки куда-то в городок ей категорически противопоказаны!
— Так мы ведь как раз и собрались пару часов в саду посидеть, тётя Уля! — на васильковом глазу почти не соврал Петрович, — Ну, может быть, и до самого ужина, не дольше!
— А когда же тогда мы с Ваней о наших делах поговорим? — растерянно спросил Тимофей Емельянович, — Я же специально для этого его к нам сегодня и привёз! Дело в том, что на нашей Болотнинской швейной фабрике скоро начнут шить джинсы из новой советской ткани «Орбита» и здесь у нас с Ваней будут возможны разные интересные варианты!
— Ты хоть сам-то понял, что сказал, Тимоша? — скептически воззрилась на мужа Ульяна Васильевна, — Шить джинсы в Болотном, это всё равно, что собирать, к примеру, «Форд» где-нибудь в Елабуге! Почему в Елабуге? Да откуда ж я знаю, так просто ляпнула первое, что в бабий ум взбрело. А о делах поговорит ещё всегда успеете, ты бы лучше о Машеньке подумал, «интересный вариант»! Когда к ней последний раз друзья заходили, а? Вот то-то же! Так что, иди и помоги девочке устроиться, вечера-то холодные пошли…
Пристыженному Тимофею Емельяновичу только и оставалось, что послушно вынести в сад по настоятельным просьбам Петровича и Ульяны Васильевны пару шезлонгов, столик, несколько бутылок минеральной воды, а также заботливо укрытую полотенчиком корзину с ещё горячими ливерными и ягодными пирожками.
— Я бы, Машенька, конечно, лучше бы лёг с тобой «валетом», — деловито разъяснял той Петрович некоторое время спустя, — Или даже лучше в шестьдесят девятой позе, чтобы охватить как можно больший круг кровообращения, но тогда, может статься, нас с тобой могут неправильно понять. А потому давай-ка сядем бок о бок, протянем внахлёст друг другу наши ручки, закроем глазки и глубоко расслабимся. Вопросы есть?
— Есть, Николай Петрович! — подняла руку Маша, — А что это за шестьдесят девятая поза?
[i] В этом месте автор вынужден заметить, что подобная ситуация с неликвидными товарами во многих российских торговых компаниях происходит сплошь и рядом и это, к великому сожалению, отнюдь не авторский вымысел стороннего дилетанта. На совести автора, как минимум, три таких случая, когда ему так и не удалось убедить руководство торгующих организаций снизить цены на неликвиды до предельного уровня. В одном случае это были морально устаревшие плазменные панели, в другом, вышедшие из моды солнцезащитные очки, в третьем, продукты с истекающими сроками хранения. Во всех случаях не глупые владельцы компаний так и не смогли разобраться в оборачиваемости товарных запасов…
[ii] Фраза из советского мультипликационного фильма «Трое из Простоквашино», снятого в 1978 году режиссёром Владимиром Поповым по мотивам повести Эдуарда Успенского «Дядя Фёдор, пёс и кот».
[iii] Стихи Н. Френкель «Ландыш». Более подробных сведений об авторе и об этом произведении найти, к сожалению, не удалось. Буду признателен за любые достоверные сведения с указанием их источников.
[iv] Слегка перефразированная цитата из советской эксцентрической кинокомедии «Бриллиантовая рука», снятой в 1968 году режиссёром Леонидом Гайдаем.
Отступление о джинсовой проблематике семидесятых годов Советском Союзе
Правда или нет, но считается, что джинсы, рабочие штаны из плотной хлопчатобумажной ткани с проклёпанными стыками швов на карманах, которые Ливай Штраус придумал в 1853 году как спецодежду для фермеров, появились в Советском Союзе только спустя сто лет, во время Всемирного фестиваля молодежи и студентов 1957 года,
К описываемому книгой временному периоду, рабочие штаны американских колхозников превратились для многих советских граждан в объект самого что ни на есть настоящего вещественного культа, повод для сторонней зависти и предмет личной мечты, имеющий скорее демонстративно статусный, чем практически утилитарный характер.
Носить джинсы в СССР, разумеется, никто из власть предержащих никогда официально не запрещал, хотя и не поощрял, а борьба с подобным «вещизмом», если только где-то и велась, то всегда имела сугубо показушный характер, поскольку одевать их не чурались и работники партийно-комсомольской номенклатуры.
С другой стороны, важно отметить и тот факт, что вопреки распространённому в статьях о советской джинсовой революции мнению о каком-то мифическом «духе свободы», якобы олицетворявшим данное изделие американских швейников, для счастливых обладателей синих штанов всё это едва ли носило какой-то идеологически наполненный смысл.
Другое дело, что, за исключением валютных магазинов торговой сети «Берёзка», купить настоящие «штатовские» джинсы, а превыше всех остальных ценились именно они, было, действительно, невозможно по причине их отсутствия в прочей советской торговле.
Не заметить столь остро ощущаемый в стране неудовлетворённый спрос, перешедший в подлинную джинсовую лихорадку, мог бы, наверное, только слепоглухонемой, и в конце семидесятых годов в страну завезли хотя и довольно большие, но всё же ограниченные партии индийских джинсов под торговыми марками Miltons, Avis и Majestic, уступающих джинсам американских брендов по многим потребительским качествам.
Разными путями завозились в страну и ещё менее ценные с потребительской точки зрения джинсы социалистических стран — немецкие Boxer и Vizant, болгарские Рила, венгерские Trapper, польские Odra и прочая подобная продукция.