— Блюхера тридцать два! — подсказал скучающий парень за соседним столом, который не снизошёл до ответа на риторический вопрос недавней первокурсницы, ибо выглядел, по меньшей мере, как видавший виды третьекурсник. — Да сразу там увидишь, земляк, самая высокая общага, серая такая девятиэтажка из силикатного кирпича. Короче, братишка, как чернокожих где бредущих увидишь, так за ними иди, не ошибёшься!
— Негров, что ли?! — изумлённо воскликнул Ванька, видавший людей с чёрным цветом кожи разве что только на экране колхозного клуба или по телевизору, но последний не в счёт, так как старенький домашний «Рекорд» толерантно, как сказали бы в следующем веке, не делал никакой разницы между чернокожими и просто загорелыми людьми.
— Да какие же это негры? — снисходительно рассмеялся местный старожил, — Кубинцы они в основном! Негры, они ведь в Африке где-нибудь живут или в Америке, на худой конец, но там их жутко притесняют. А ты-то сам, откуда будешь, с области, небось?
— Да я-то сам с Перловки Кыштовского района! — ответствовал повеселевший Ванька, — А вот за адрес, превеликое спасибо, а то я бы, наверное, долго бы ещё здесь плутал. Раньше-то здесь в городе я никогда не был, как-то не пришлось. Мне всегда райцентра хватало, да и там-то был два раза в жизни: в роддоме, когда родился, и в военкомате, когда комиссию в девятом классе проходил. Мы ведь с земляком вместе собирались сюда приехать, а вон вишь как получилось-то! Может знаешь Лёху Понамарёва, нет?
— О, святая пасторальная наивность, более десяти тысяч студентов и около полутора тысяч преподавателей! — едва слышно пробормотал куда-то в сторону третьекурсник, — Нет, зём, никакого Лёху Понамарёва я не знаю и знать не хочу! Своих проблем, знаешь ли, хватает!
— Во-во! — с воодушевлением согласился Ванька, — Да я Лёху тоже отныне знать не хочу, да только вишь, тёть Маша, мать его, значит, передать ему кой-чего просила по мелочи…
Однако в этом месте неуместных откровений от Ивана, к его собеседнику подошла целая делегация поступающих и, вынужденный прерваться, тот только неопределённо махнул рукой в направлении входной двери, мол, иди и устраивайся, не видишь, я занят.
— Ты бы, Ванёк, ему ещё бы про свою первую любовь рассказал! — ехидно заметил квартет в его пухнущей от накопившихся дневных впечатлений голове, — Или показал бы, куда ты резервный наличный капитал в своих синеньких семейных трусиках зашил. Женечка, как нам кажется, это бы по достоинству оценил! Да-да, по достоинству, хи-хи!
— Креститься бы надо, когда что-то кому-то кажется! — уже привычно буркнул Ванька себе под нос. — Слышь, мужики, а давайте я вас буду Гришей, Гришаней или, если вам больше так нравится, Григорием называть, а? Или, может быть, вам всё-таки больше нравится, когда я вас называю хором мальчиков-… э-э-э-…
— Нет-нет! — поспешно возразил хор, который сегодня как раз косил под Большой детский хор Всесоюзного радио и Центрального телевидения. — Гриша, Гришаня или пусть даже и Григорий — это очень хорошее имя! Но только почему Григорий, Вань?
— Во, тупые! — устало восхитился Ванька, — Неужто не понятно? Сами же мне бухтели, что представляете собой ментальный конденсат, который рождён мыслями и эмоциями одной группы специального назначения, то бишь, эгрегор, верно? Значит, давайте для краткости тогда будем называть вас Григорием, поскольку очень уж созвучно! Ну а, под настроение буду звать Григорьюшка, Гриха, Гриша, Гришко, Гришака, Гришука, Гришаня, Гришата, Гришоня, Гришуня, Гришута, Гришуха, Гриня, Гринюка, Гринюха…
— Петрович!!! — тревожно заорал детский хор имени Попова, — Ванюшку опять заклинило! Давай расклинивай срочно, а то у всех нас опять будет башка трещать как в прошлый раз, помнишь? Ладно бы с бодуна, было бы не так обидно!
— Да не заклинило, а зависло! — возмутился тут же хор сам на себя, но уже немного в более минорной тональности, — А зависание, это уже не по моей части. Вить, ты как там, ещё не разобрался с Ванькиной ментальной архитектурой? Головной проц его ещё не хакнул?
— А чего там у него, собственно, хакать? — уже с более мажорной и самоуверенной ленцой пропел хор, продолжая накручивать сам себя, — Вы знаете, мужики, как в этом временном периоде ремонтируют в домашних условиях эти страшные ламповые телевизоры, нет? Ну тогда смотрите! Мих, ну-ка, покажи, как ты тогда нечаянно его уронил?
— … Гринюша, Грика, Горя, Гора, Григоря, Григора или даже Григория! — как ни в чём ни бывало, завершил наконец Ванька свой именной список, упираясь лбом в размягчённый июльским солнцем асфальт, — Что в переводе с греческого, как говорила мне когда-то моя покойная бабушка, царствие ей небесное, означает «бодрствую»!
— Ибо сказано в писании: тот, кто спасает от зависания одну голову, тот спасает целый мир! — довольно констатировал наречённый Григорием хор, перефразируя на самом деле некое изречение из Талмуда. — Однако, Витёк, во-первых, это было довольно болезненно, а во-вторых, мужики, вам не кажется, что несколько последних названных Ванюшей имён были, как бы это мягче сказать, женскими?
Итак, подумал Ванька, довольный не менее своего единоутробного эгрегора, если можно так выразиться, после успешной сдачи документов в приёмной комиссии, адрес общаги мне уже известен, а как туда добраться, я пока ещё не знаю. Вот это вот проспект Карла Маркса, коль здесь расположен шестой корпус с приёмной комиссией, а где же тогда эта грёбаная улица Блюхера? И спрашивать как-то стрёмно…. Эх, гулять так гулять, возьму-ка я такси, таксисты-то ведь, как мне кажется, ну просто обязаны знать свой город!
Первый же разморённый практически до студнеобразного состояния в своей машине на ближайшей от института стоянке таксист, к которому Ванька подошёл с простодушной просьбой довезти его до улицы Блюхера, сначала мгновенно встрепенулся, а затем, после того как уточнил адрес, как-то странно хрюкнул и с готовностью согласился.
Нет, уверенно заключил Ванька после того как щерящийся широкой советской улыбкой таксист выскочил из своей «ласточки», гостеприимно распахнул перед ним её двери и сам забросил в багажник его скромный чемодан и охотничий рюкзак с припасами. Нет, что бы там кто ни говорил, но наши сибиряки — это самые отзывчивые люди на всём необъятном пространстве нашей советской Родины, весьма патриотично рассуждал Ванька, блаженно развалившись на почётном, хотя и несколько продавленном, заднем сидении шикарной отечественной «Волги» стандартной светло-салатовой окраски.
— Слушай, Вань, — задумчиво произнёс «Григорий», когда они проезжали мимо довольно мрачного, но величественного здания с огромными буквами «Аэропорт Толмачёво», — А тебе не кажется странным, что студенческое общежитие может находиться так далеко от учебных корпусов да и, вообще, совсем на другом берегу такой огромной реки, как Обь?
Ванька же, несмотря на своё сугубо колхозно-крестьянское происхождение и практически безотрывное проживание исключительно в сельской местности, конченным дураком всё ж не был, а потому и сам уже начал тревожно озираться, тщетно пытаясь рассмотреть какие-либо детали городского ландшафта сквозь заботливо задёрнутые самодельные шторки.
— Ладно, Ванюш, не ссы! — весело подбодрил его григорианский хор, — Прорвёмся! Только давай на сей раз сделаем всё по-нашему, по-григориански, а ты в сторонке пока постоишь, поучишься. Как только мы дадим тебе отмашку, так ты все наши имена вспоминай!
Мудрые люди говорят, что всё на этом белом свете, как хорошее, так и не очень, так или иначе, но обязательно когда-нибудь, да заканчивается. Закончилась наконец-то и эта в высшей степени подозрительная поездка. С уже обесточенным зажиганием и вкрадчиво шуршащими по асфальту шинами такси уверенно подкатила к самому входу общежития, слегка качнула кузовом, гася тормозами остаточную инерцию, и окончательно замерла.
— Неплохо прокатились, а, зёма! — радостно осклабился таксист, выразительно постукивая окаймлённым траурной каймой ногтем по стеклу таксомоторного счётчика, — Почти чирик набежал без каких-то жалких копеечек! Ну, чего уж там, ты ж парень видный и не будешь жадничать из-за каких-то копеек, а то, неровён час, девушки увидят, не так ли, зём?