Бочаров Аникей собрал артель в количестве 10 человек, в числе прочих с ним поехали Иванов Корней и его брат Федор. В те времена на шахтах работали сезонно, а с приходом весны возвращались по домам на свои полевые работы уже с приличным доходом, в те годы бытовала даже такая поговорка:
Бочаров Аникей оставался на шахте на постоянную работу, что помогло ему обзавестись полезными знакомствами, а также получить глубокие теоретические и практические знания об угольных пластах, их залегании и безопасных методах разработки, так что домой он вернулся тоже, отнюдь, не с пустыми руками.
Бочаров начал присматриваться к ореховской местности, оврагам, буграм и определил места залегания угольных пластов. Он собрал артель, на Синей Горе за Ореховкой в 1895–1898 годах заложил маленькую полукустарную шахту, из которой ручным воротом таскали уголь. Сельчане на первых порах добывали уголь исключительного для личного пользования, но по мере дальнейшего освоения разведанных пластов были заложены и более крупные шахты с паровой откаткой и паровым водоотливом. Такая шахта была заложена ореховским торговцем Косенко, добытый на ней уголь транспортировался гужевым транспортом на станцию Македоновка, через которую проходила железнодорожная линия Первозвановка-Колпаково, построенная в 1890–1891 году крупным французским акционером. Вторым конкурентом по добыче угля в Ореховке был мелкий купец Аршинов, заложивший свою шахту в Шелковой протоке. Перед 1-ой мировой войной Ореховка чуть было не стала промышленным центром добычи угля…
Обитатели староверской "Горы" хоть и свыклись с соседством православного "Низа" но не больно-то жаловали его жителей. Жители "Низа" употребляли табак, спиртные напитки, а вдобавок баловались конокрадством, что способствовало еще большему разладу внутри села.
…Село Городище очень многим помогло культурному развитию Ореховки, оттуда в Ореховку было завезено большое количество церковнославянских книг, всякой церковной утвари для вновь построенной староверской церкви, которая долгое время тогда не работала, так как не было священника. В праздничные дни приезжали священники из Городища… Священник, ступив на ореховскую землю возле речки Водолацкой, шел пешком да самого молитвенного дома, около двух километров по разостланным перед ним домотканым холстам. Владельцы холстов, после прохода по ним священника, собирали их, забегали вперед и стлали заново. Эти холсты не обмывали и не очищали, но свято хранили и не употребляли в иное дело… В конце прошлого века и начале нашего среди староверов шло брожение, наезжали со стороны проповедники, пытаясь силой сплотить единоверцев, которых звали попросту "пуловерами". Перед коллективизацией все молитвенные дома в Ореховке закрыли и определили под хлебные склады, а позже полностью стерли с лица земли. В письмах П. К. Иванова упоминается Чувилкин бугор, да, действительно, такой бугор служил такому большому для села событию, как встреча весны. Долгие зимние ночи были тягостными, селяне с нетерпением ждали теплых дней, чтобы пройтись подышать свежим воздухом, посмотреть пробуждение земли, прилет птиц… Все, молодые и старые, выходили на этот бугор, устраивали всевозможные игры, а с бугра открывался прекрасный вид на речку Луганчик с ее пологими берегами, на крестьянские сады. Вторым важным событием, когда все выходили на бугор, был выгон скота на первый выпас (до организации общественного стада).
У самого подножья бугра жила семья Токаревых, многодетная, бедная, главой которой являлся старик Трофим, добрый и милый человек, очень любивший детей. Дед Трофим первым выходил на бугор. У сельчан была такая примета: если Трофим вышел на бугор — ждите тепла. У детской гурьбы он обычно спрашивал: "Чьи вы?" А бугор в память об этом называли Чивилкиным или Чувилкиным.
Вот таким было место, где воспитывался и рос и Иванов и его предки".
Однажды односельчане спросили у Корнея Ивановича, отца Паршека: "Скажи, куда ты старшего сына отделишь?" Он ответил: "Отделять мне его некуда, вот пусть идет на Чувилкин бугор".