Нет, это она до-лодки думала, что умрет со стыда. В лодке причина гибели уточнилась и осталось основной — жуткая тошнота.
Тошнота и малодушие. Во всем виновато малодушие. Как легко было все решить веревкой в тот злосчастный день. Или кинжалом. Или длинной иглой, которую так просто ввести в главную кровеносную жилу. Или ядом…
Нет, о ядах лучше не думать! Желудок сразу подкатил к горлу. О боги, за что⁈
— Боги, за что⁈ — прошептала Аллиотейя подушке, пахнущей чем-то чужим и отвратительным.
Мир раскачивался и жил. Видимо, матросы поднимали якорь, из-за узкого оконца доносились голоса команд и скрип канатов. В каюте тоже возились. Что-то бормотала госпожа Тиффани — на редкость некрасивая и брюзгливая женщина, выглядевшая гораздо старше своих лет. И страшнее! Мычала бестолковая рабыня, которую накануне уступили маме практически бесплатно. Шуршала шуршулла-вонючка, и главное, все вокруг качалось. Боги, еще целых десять дней! Может, даже дольше!
Аллиотейю пробил жаркий, невозможный, сугубо неблагородный пот. Это все платье виновато — эта унаследованная от матери, чудовищная комбинация некогда изящной золотистой парчи и белой ажурной замши. Древнее и душное как мужские доспехи…
В паническом приступе удушья, не открывая глаз, Ал схватилась за горло и принялась рвать тугой ворот.
— Эй-эй, спокойней! Отдерешь жемчуг, чем будем пришивать?
Аллиотейя почувствовала, что ее хватают за руки, не дают вздохнуть.
— Да сейчас я расстегну. Пальцы уберите, молодая леди!
Девушка почувствовала, что на мгновение ей стало легче, различила склонившуюся над ней смутную фигуру.
— Благо… благодарю. Кажется, я умираю.
— Всего лишь качка, леди Нооби. От нее не умирают.
Аллиотейя взглянула в лицо компаньонке и подумала, что женщинам вообще нужно запретить носить очки. Какое мужиковатое уродство!
— Теперь причешись, — брезгливо приказала уродка, глядя как-то искоса. — Нет, это не вам, леди. Вы-то все равно лежите. Это я вашу служанку пытаюсь привести в порядок. А с вас давайте снимем платье. Мне кажется, вы не собираетесь выходить к обеду.
Ал хотелось закричать от негодования, при одном упоминании о еде, но она накрепко зажала себе рот.
Просто ад какой-то. Да еще поганый зверь свистит и шипит не умолкая. Тифф вывалилась вон из каюты и почти столкнулась с помощником капитана и одним из матросов.
— Мы подняли якоря, и я счел уместным предположить, что вам понадобятся ведра, — любезно сообщил господин Вьехо. — И на всякий случай приказал Чаву прихватить парочку.
— Благодарю вас, господин Вьехо, вы чрезвычайно любезны. Благодарю вас, господин Чав.
— Просто Чав, добрая госпожа в очках, — весело поправил моряк, подвигая ведра. — Пользуйтесь на здоровье. Если воды нужно, так только шумните.
Веселый матрос отправился по своим зубоскальным делам, а господин Вьехо счел уместным чуть задержаться:
— Если позволите упомянуть, госпожа Нээт, признаюсь, мне весьма понравились ваши слова о грызунах. Звучало убедительно.
— Ну, что-то я должна была сказать, — признала Тиффани. — Вы, по-видимому, разбираетесь в шуршуллах?
— Очень поверхностно. Смотрел на рынке, думал, не привезти ли домой — у меня старшая дочь большая охотница до забавных зверушек. Но дороговата для моего кармана такая забава.
— Согласна, — вздохнула Тифф. — Но у нас зверек появился довольно случайно.
— О, я понял. Держитесь, госпожа Нээт, вас ждет парочка непростых деньков. Кстати, зверюшке лучше почаще что-то давать грызть. Иначе она примется за клетку, что может повредить ее зубам, а главное, звучит гораздо громче.
— Благодарю за совет, — Тифф подхватила ведра.
Про амулет старший помощник капитана ничего не спросил, но и так понятно, что от опытного взгляда наличие защитного магического средства отнюдь не укрылось. Да и естественно, кто же не пользуется достижениями цивилизации, благо они недороги и надежны? Тифф амулет от качки так и вообще был выдан хозяйкой как предмет насущного путевого снаряжения.
С обедом, видимо, грозила задержка. Путешественница-конторщица, стоя у борта, сжевала яблоко, сунула огрызок в ведро и вернулась в каюту. Тут было без особых изменений: благородная леди страдала, рабыня изучала «Вестник торговой гильдии», а особо ценная шуршулла бушевала в клетке.
Тифф осторожно пропихнула огрызок между прутьями и обратилась к любительнице чтения:
— Слышишь, несчастье в ошейнике, газету берешь — меня спрашиваешь. Я прессу в Дюоссе собираюсь перепродать. А будешь хватать без разрешения, применю особые педагогические меры. Намек понятен?