Мы сидели втроем в их гостиной, лениво поглядывая на экран телека, посмеиваясь над нелепой рекламой, и чувствовали себя какими-то опустошенными.
— Голова как пустая бочка, — простонал Фред, будто удивляясь, что такое возможно. — Неужели у меня когда-нибудь бывали мысли?
Мне пришлось признаться, что я нахожусь в таком же незавидном состоянии. Мы загрустили. Миссис Фред, которая сидела в сторонке и что-то вязала, вкладывая в это нехитрое занятие бездну грации, благосклонно улыбнулась нам.
— Просто вы разбрасываетесь своими идеями, — тихо сказала она. — Вот мой дед — признаться, чудаковатый был старик — записывал все свои мысли в книгу. Он говаривал, что, если потрудиться и облечь мысли в слова, они приобретают некую основательность. Считал, что таким путем они набирают вес. Чудные рассуждения, правда?
— А по-моему, в этом что-то есть, — возразил я. — Для большинства людей написанное слово убедительнее. Вспомните, сколько раз вы слышали: «Но это же черным по белому написано, я сам читал!» И, знаете, верят, что это совершенно меняет дело.
— Дед всегда утверждал, что он гений, — сказала она. — Он и правда был изобретатель. Фред, помнишь «искусственную радугу»? Теперь-то все знают про эту радугу, хотя мало кто понимает механизм ее действия. Тут каким-то образом использован стробоскопический эффект — это я знаю точно. Поверхность, покрытая такой краской, подвергается действию обычного электрического света и при частоте тока пятьдесят герц выглядит сероватой. Но увеличьте частоту тока, и вы получите любой цвет спектра, от инфракрасного до ультрафиолетового. Голливуд сделал на этом хороший бизнес. Такой краситель используют для задников и всяческих световых эффектов — вы можете это увидеть в любом лондонском театре.
— Так вот отчего ваша семья разбогатела! — воскликнул Фред. Теперь он был весь внимание. — А не изобрел ли твой дедушка еще чего-нибудь?
— Ну разумеется, — улыбнулась она. — Но он больше ничего не продавал. Он говорил: если кому-то что-то действительно нужно, пусть сам и изобретет. Он только записывал свои мысли в книгу, о которой я вам рассказала. Бывало, придумает что-нибудь — запишет, смотришь — уже занялся другим. Чудесный был старик.
— А ты не знаешь, где сейчас эта книга? — как бы невзначай спросил Фред.
Она улыбнулась ему и поднялась с места.
— Я ее положила вместе со всяким старьем. Если хочешь, сейчас принесу.
И она грациозно выплыла из комнаты.
Фред не изменил позы, но я почувствовал, что он весь напрягся.
— Спокойнее, старик, — посоветовал я, протягивая ему сигарету. — Конечно, я готов отнестись к дедушке, с должным почтением и все такое, по, сдается мне, он был немного того… Не обольщайся на этот счет…
— Но ведь искусственную радугу придумал он!
— Да, но это самая непонятная вещь на свете! Я пробовал разобраться в формуле — она просто бессмысленна.
— И все же она пошла в ход. Для меня этого вполне достаточно, мой дорогой. Я слышал странные россказни про этого предка. На старости лет мозги у него совсем размягчились: занялся метафизикой, оккультными науками и прочим вздором. Но ведь то же самое произошло и с Ньютоном. И все же дедова радуга пошла в ход! А нам с тобой не приходится особенно привередничать…
Она вернулась с книгой. Это был здоровый толстенный том в кожаном переплете, и пахло от него прокисшим клеем и сыростью. Страницы были сплошь исписаны нелепым паучьим почерком — ничего подобного я в жизни не видывал. Конечно, Фред кое в чем прав: мы не в таком положении, чтобы привередничать. Но, взглянув на эти иероглифы, я застонал. Усмотреть в этом смысл было не легче, чем в следах мухи, побывавшей в чернильнице. Я продолжал вглядываться и с третьего захода понял, что все это было написано на разных языках. То тут, то там мне удавалось разобрать латинские, немецкие и французские слова и еще какие-то на совсем неведомых языках. Английские вкрапления, видимо, представляли собой советы по части самоусовершенствования: как возвыситься духом, как встретиться с мировой сверхдушой и тому подобное.