Наконец я поставил в раковину умывальника пустую банку из-под джема. Насыпал туда порошка из трех бутылок, перемешал стеклянной палочкой и тоненькой струйкой пустил воду. Помешивая содержимое, я наблюдал за ним. Сначала жидкость сделалась темно-красной, затем, по мере добавления воды, стала розоветь. Ничего особенного не происходило. И вдруг очень тихо, без всяких там бурлений, раствор стал кристально прозрачным, булькнул… и ушел в сточное отверстие. А я машинально продолжал помешивать стеклянной палочкой… помешивать ничто! Потому что от банки из-под джема не осталось никаких следов. Битых пять минут я как дурак стоял неподвижно, вместо того чтобы поскорее убраться подальше — ведь я был уверен, что вот-вот раздастся взрыв и трубу разорвет. Но ничего не произошло. Я постарался привести в порядок свои мысли. Прежде всего я предположил, что смесь растворила банку из-под джема! По одному этому можете судить, как я был потрясен. Потом до меня дошло, что я все еще держу стеклянную палочку и она целехонька. Значит, моя догадка неверна. Но что же тогда случилось, черт побери?!
Я додумался только до одного — повторить опыт, на этот раз взяв более слабый раствор. Порошка поменьше, а банку побольше. На моих дешевеньких весах я мог отвесить только вдвое меньше порошка — точнее не получалось. А вот банки вдвое больше у меня не было. Пришлось обратиться к миссис Фиггинс. Она принесла мне огромный сосуд, о назначении которого я не осмелился и помыслить. Он был украшен цветами, купидонами и полустертой надписью «Сувенир из Блекпула». Я был вынужден предупредить хозяйку, что сосуд может оказаться поврежденным или вовсе разбитым, но она только фыркнула в ответ.
— Голубчик вы мой, — сказала она, — да в августе будет ровно тридцать лет, как он у меня. Уж признаюсь, сколько раз я старалась будто ненароком разбить его, проклятущего. Просто так его кокнуть мне совесть не позволяет, очень уж он нравился моему Альберту, тот только им и пользовался. А я и видеть не могу это уродство, ну просто не могу. Сколько ни пробовала ронять, от него только осколочки отламывались, и больше ничего. Так что не беспокойтесь, дорогой! Век бы мне его не видеть!..
И вот, взяв половинную порцию порошка, я налил в сосуд воды и, чувствуя себя очень глупо, принялся помешивать раствор на расстоянии вытянутой руки. Ничего не произошло. Битых полчаса я мешал розовую жидкость, запахом напоминавшую сосновую эссенцию, применяемую для дезинфекции. Все это время я размышлял, не ослабла ли моя деловая хватка. Наконец я потерял терпение, вылил жидкость, вымыл горшок и в полном недоумении понес его обратно к миссис Фиггинс. Она первая заметила это.
— Ух ты! — воскликнула хозяйка, держа сосуд на весу и разглядывая его со всех сторон. — Разрази меня гром, если он не стал опять совсем как новенький.
Тут и я заметил, что позолота снова заблестела, все краски стали свежими и яркими, трещин и царапин в глазури как не бывало. Горшок и в самом деле выглядел совсем как новенький. Миссис Фиггинс вперила в меня пристальный взор, глаза ее расширились и округлились.
— Небольшое изобретение, над которым я сейчас работаю, — поспешно пробормотал я. — Еще не все отлажено… Пока это секрет… Пожалуйста, миссис Фиггинс, никому ни слова.
И, пошатываясь словно лунатик, я стал подниматься по лестнице, гадая, чего же мы добились на этот раз. Все исправляющее средство?.. Так, да не так… «Исправитель» — он все исправлял с лихвой. А мы-то думали, что нашли панацею от всех болезней! И почему только этот старый болван не мог писать на обыкновенном английском? Повернул я себя с небес на землю — что все-таки произошло с банкой из-под джема?
Сложная проблема! И решить ее предстояло мне одному. Но тут я сообразил, что это не совсем так. У меня есть компаньон! Почему же только мне расхлебывать эту кашу? Я и так уж слишком многое делал сам!
После этого я приготовил с полдюжины порций сухого порошка, который высыпал в шесть стеклянных трубочек, в каких продают таблетки от головной боли. У меня всегда в запасе куча таких трубочек. Затем отправился к Фреду, Они живут в пригороде, в симпатичном старинном доме с отдельным участком. Кажется, дом достался жене Фреда в наследство. Я шел по садовой дорожке и в тысячный раз думал о том, какой же Фред обалдуй, если он согласился стать моим компаньоном. И как всегда, отвечал себе, что это, быть может, совсем не глупость, может, ему просто плевать, как пойдет дело — станет процветать или лопнет. Другое дело — я. Мне надо было зарабатывать на хлеб с маслом или джемом. И тут я снова вспомнил о проклятой банке из-под джема!