В первый момент наш герой, вместе со способностью дышать, потерял и все эмоции оптом, а уже через мгновенье, внезапное осознание случившегося так его потрясло, что он, взревев, с силой отбросил подростка к противоположной стене. Фрош звучно об нее приложившись, на подогнутых ногах сполз прямо на пол. И, не открывая глаз, там затих. А вот Иван, очнувшись вновь, испугался уже всерьез:
— Фрош! Да хобьи выкрутасы и что ты вообще… — подскочил он к мальцу и шлепнулся перед ним на колени. Потом осторожно потряс за плечи. — Фрош, ты живой? — худенькое тело, вдруг дернулось, и прямо под пальцами Ивана пошло мелкой дрожью. — Фрош! — сгреб его парень в охапку, прижав к себе. И в следующий миг своим собственным торсом ощутил наличие на груди Фроша того, что совсем не вписывалось в образ обычного пацана. В голове у студента, вдруг, будто прояснилось, как молочная пелена с глаз сошла, и наш «прозревший» герой ошарашено выдохнул. — Что здесь вообще происходит? Ты, вообще… кто?
— Хороший вопрос, — тихо хмыкнули ему в правое плечо. — И у меня обязательно будет время ответить. Но, я точно Фрош. Меня так, и в правду, зовут. Только лет мне не четырнадцать, а шестнадцать, — шевельнулся, да, тьфу ты, шевельнулась в руках парня девушка. — Иван?
— Что? — опомнившись, разжал тот руки, выпуская на свободу преображенного подельника.
— Погоди чуть-чуть. Мне надо проверить и мы отсюда с тобой…
— Куда?
— В столицу, мать твою альма матер. Через ближайшую канаву, где у меня сумка и Геша. Только, погоди, — подскочила Фрош и принялась разминать кисти рук. — Я три года этим не занималась. Надо вспомнить… Иван.
— Что?
— Отомри и… смотри, — маленький прозрачный шар со светящимися внутри него мотыльками завис прямо перед студенческим носом, и через миг рассыпался. — Мое любимое детское волшебство… Ну, пробую, — еще раз тряхнув правой рукой, сложила она пальцы в знак, и прямо посреди сумрачной камеры огненным канатом вспыхнула высокая полукруглая арка. — Иван, нам пора. Сюда в любой момент могут нагрянуть. Меня на входе проверили, но я тогда была еще «пустая». Да и мало ли где у них помимо дверей «оповещателей» натыкано. Иван, пошли.
— Пошли, — выдавил студент, поднимаясь на ноги…
— Нет, ты мне, друг, скажи: я сильно смахиваю на идиота?
— Ты? — Марат, уже давно клюющий за столом носом, приподнял из ладони подбородок и усердно прищурился. — Нет. За прошедшие три минуты значительных перемен в тебе не произошло.
Иван, даже с сожалением, вздохнул:
— А я вот не уверен, что, не идиот. Иначе бы точно заметил, — изобразил он руками сначала хлопающие ресницы, а потом некоторые выпуклости, скорректировал их по размеру и, наконец, остановившись на среднем, так и замер. — Ну как такое можно не заметить?
Марат терпеливо скривился:
— Она ж тебе сама сказала, что бабка ее ученая меры приняла — накинула на тебя кое-что. А иначе бы ты ее так и не шандарахнул об стену. Там бы, в этой камере, совсем другая развязка нарисовалась.
— Угу, — уставился в пустую чарку Иван. Он себе, честно сказать, подобный вариант представлял с огромным трудом. И вообще на «обновленного» Фроша смотреть лишний раз опасался. И тут ничего с собой не поделать. — Шандарахнул, не шандарахнул. Да как вообще можно отправляться в путь с тем, кто неминуемо должен тебя возненавидеть? Причем до такой степени, чтоб еще и… шандарахнуть. Мать же вашу, магию.
— Это… да. А, знаешь, что?
— Что? — вскинул наш герой на друга глаза.
— Иди ко ты спать. А завтра с утра — к нашему лекарю и потом, что?
— Потом — дописывать практику. Мне ее послезавтра с утра сдавать, — осторожно потрогал Иван свой свежеподбитый левый глаз. — И я, действительно, того… пойду ко на свою койку.
— Ну-ну, — со вздохом проводил его взглядом Марат. — Собиратель фольклора на рожу и другие части тела…
Весь следующий день наш герой провел в заботах (о собственном здоровье) и трудах (на собственное же благо). Обложившись в университетской библиотеке книгами по символике, кое-как накарябал отчет. Потом по памяти воспроизвел утерянное «Лягушачье счастье». В итоге оно получилось раза в полтора меньше, и вообще вышло каким-то сомнительным. Потому как на образ сказочной лягушки все время накладывался совершенно другой. Но, о нем Иван вовсе старался не думать (а то, мало ли — вдруг, опять накроет фатумом?). А ветреным и солнечным утром тринадцатого июня наш студент пошел «сдаваться».