Не успел я дойти до конюшни, как из-за угла вырулила сладкая парочка, одетая в костюмы для верховой езды. И это были Мерседес и её подруга Элеонора.
Честно говоря, вид, что одной, что другой, был сногсшибателен, девичьи груди были затянуты в тугой корсет, который норовил выдавить круглые полушария наверх, а хозяйки этих самых холмов старались их упрятать обратно. Тонкие талии, перетянутые широким кожаным ремнём, круглые бёдра, которыеобтягивали штаны для верховой езды, заправленные в высокие ботфорты, могли пленить любое мужское сердце.
Я остановился, как от неожиданности, так и от лицезрения такого великолепия, и замешкался, не зная, как реагировать.
— О! Кого мы видим! — начала разговор Элеонора, саркастически скривив тонко очерченные губы аристократки в энном поколении.
— И кого же вы видите? — вежливо поинтересовался я в ответ.
— Любителя пиратов!
— Я даже поперхнулся от такого обвинения, нашли, блин, любителя. Я не любитель, я уже профессионал, но вслух ничего не сказал, решив подождать, что будет дальше. Становилось интересно.
— И в чём выражается моя любовь к ним, уважаемая сеньора?
Элеонора вскинулась от возмущения, ведь она была сеньоритой, но и сеньорой тоже, если обращать внимание на то, что мой, пусть уже и баронский, титул, всё равно, был намного ниже титула её отца. Я же залюбовался её гневом, что, как ни странно, изрядно разозлило Мерседес, которая стояла рядом с подругой и пока молчала, внимательно наблюдала за мной.
— В том, что вы постоянно попадаете им в лапы, вы так не находите, благородный идальго? — скривившись, начала Элеонора меня изображать. Стало смешно, и я не сдержал ехидной улыбки.
Теперь уже обе девушки были одинаково злыми, а я ведь ничего им ещё не сказал предосудительного, и был вежлив, до невозможности, а тут такой пассаж. Обе стали учащенно дышать, думая, что они могут мне ответить, чтобы поставить на место, но, видимо, ничего подходящего им в голову не приходило.
— Где ты был? — зло спросила Мерседес.
— Водку пил, — буркнул я вполголоса.
— Что?
— В море я был, рыбачил. А по какому праву вы, любезная Мерседес, спрашиваете меня таким тоном. Я не являюсь вашим вассалом, и не должен вам денег. — я попытался поставить на место разгневанных фурий.
Мои слова разозлённая Мерседес пропустила мимо ушей и, машинально подперев бок одной рукой, спросила.
— А почему ты тогда хромаешь, за борт выпал и тебя укусила акула?
— Да, и не одна, — не стал я отрицать.
— И что ты сделал?
— Достал кинжал, он у меня, как раз, был за поясом, ухватился за спинной плавник и стал бить её кинжалом в голову, а потом, другую, а потом…
— Хватит врать! — перебила рассказ Мерседес, взбешенная моими объяснениями.
— Как скажете, сеньорита, бедному барону не стоит перечить дочерям графа и маркиза.
— Чегооооо! — протянули синхронно обе девицы, и их злые глаза резко изменились на удивлённые и, кажется, даже значительно увеличились в размерах. Стало приятно от произведенного эффекта, и тут меня попёрло. Близость недоступного пьянила меня больше, чем вино.
— Ну, так за спасение дочери итальянского герцога это жалкая плата. Я хотел виконта просить, но не получилось. Ничего, я ещё… кого-нибудь спасу и точно стану виконтом. Опыт уже есть! А она, милашка, кожа белая, глаза чёрные, не то, что у некоторых! — и я бросил быстрый взгляд на Мерседес.
Девушка сначала даже не поняла смысла сказанного, но потом до неё дошло, и она резко покраснела от гнева, но выход ему перекрыла её подружка.
— Идальго, вы забываетесь! Как вы смеете при благородных сеньоритах обсуждать прелести другой девушки. Это, это… переходит все грани приличия, немедленно извинитесь перед нами, раз вы уже стали бароном.
— О, благородные сеньориты, я нижайше прошу у вас прощения за свои легкомысленные слова. Просто, я как вспомню, как бедняжка прижималась ко мне и молила меня о спасении, так я становлюсь готов её спасти ещё раз, и ещё, и ещё.
Хлоп, и звонкий гул пощёчины пошёл гулять по двору, отразившись эхом от крепких стен конюшни. В голове слегка загудело, узкая, но нежная, несмотря на мозоли от рукоятки шпаги, ладошка славно приложилась к моему лицу.
— О, сеньорита! У вас такая тяжёлая рука, сразу видно, что вы умеете это делать, и любите, и женского в вас…
Хлоп, и мне прилетело с другой стороны. Моё веселое настроение несколько поубавилось, но кураж не прошёл. Ведь сейчас можно было прямо смотреть в ярко-зелёные глаза девушки, которая была мне недоступна, и которая мне очень нравилась, не опасаясь обвинений в домогательстве.