— Ну что, голубки? — улыбается Андрей Витальевич, когда мы, одетые — а после случившегося шорты с футболкой на мне и купальник на Ксюше кажутся нам чем–то вроде непроницаемых доспехов — возвращаемся к уже кучкующимся, развалившимся на траве коллегам.
Андрей Витальевич сидит один, и, улыбнувшись ему в ответ, я быстро оборачиваюсь назад, словно рассчитываю перехватить адресованное шефу зашифрованное сообщение во взгляде преследующей нас, теперь и на берегу, Лены Рашку. Но Лена стоит на одной ноге, обхватив руками стопу второй — она явно поймала босой подошвой какую–то острую гадость, и пока ей точно не до одной лишь ей известной информации, которая, стоит Лене чуть свыкнуться с царапиной на ноге, начнет распирать ее, как газы — винную бочку при брожении вина.
— Присядь, Демьян, — хлопает по траве рядом с собой Андрей Витальевич.
Мы обмениваемся с Ксюшей прощальными взглядами, словно уже не будет часовой тряски в одном автобусе по пути в город, а до этого — еще пары часов утомительного ничегонеделания под падающим за горизонт, от тяжести июльского зноя, солнцем. Ксюша смотрит на меня, чуть улыбаясь одними глазами — ненависти во взгляде как не бывало, а значит, понимаю я, и страсти тоже. Как нет, конечно же, никакого тайного знания во взгляде Андрея Васильевича, это всего лишь моя паранойя, а вольность про голубков шеф позволил себе лишь по одной причине: он изрядно пьян.
— Демьян, — обнимает он меня за плечи, — я давно к вам приглядываюсь. Или можно на «ты»? — спрашивает он меня, и хотя пили мы вместе, я невольно морщусь от его спиртного дыхания.
Что мне остается? Я, естественно, киваю, хотя, припоминаю (в моем подвыпившем состоянии больше было бы правильней сказать «напрягаю память»), что шеф, за исключением первого собеседования и так со мной на «ты», а чтобы я мог регулярно позволять себе фамильярничать с ним, нам нужно еще пару раз хорошенько выпить и желательно, без свидетелей. А может, мне лучше стать совладельцем «Капсулайна»?
Выпивка всегда действует на мне отрезвляюще: иллюзии, в плену которых я живу в трезвом, на первый взгляд, рассудке, гибнут во враждебной среде, стоит мне влить в себя некоторое количество алкоголя. Моя доля в «Капсулайне» — пьяный бред, а вот о повышении помечтать самое время, к чему располагают откровения шефа.
— Будешь продавать колпачки? — спрашивает он меня.
— На базаре, что ли? — позволяю непозволительное в общении с шефом я.
— Я давно к тебе приглядываюсь, — повторяет он, и я не могу взять в толк, как ему это удается: из его кабинета мое рабочее место, хоть убейся, не видно. А может, права Лена Рашку, и на самом деле она не шутила, а сболтнула лишнего, когда театрально помахала датчику сигнализации словно это камера наблюдения?
— Неее, — расплывается в пьяной улыбке Андрей Витальевич и кренится в мою сторону, а я едва успеваю подхватить его. — Не на базаре. В офисе или в командировках. Ты же историк?
Я, кажется, понимаю: он просмотрел мое CV, причем явно впервые: для моего оформления дизайнером хватило изображения овощной этикетки и рекомендации Наташи. Но теперь, когда ему понадобились сведения о моем образовании, мне остается гадать, кто из менеджеров отдела впал к нему в немилость и надеяться, что мной он собирается заменить Лену Рашку.
— Приеду — обсудим, — бросает мне шеф, и смысл его загадочной фразы становится ясным на следующий день, когда улетает в Москву.
Как оказалось — на месяц. Целый месяц, в течение которого я живу предвкушением чего–то важного и даже просыпаюсь по утрам от радостного сердцебиения. Еще я, порывшись в интернете, читаю Маккея, Траута, Гэри Гудмэна. «Искусство продаж», «Эффективные методики продаж», «Семь секретов прирожденного продавца» и прочие трактаты, каждый из которых анонсируется как библия маркетинга, словно маркетинг — что–то вроде религии: недоказуем и нуждается в слепой вере.
К приезду шефа я добиваю восьмую книгу — «Как убедить собеседника за 30 секунд» Франка, и помимо того, что теперь я как никто в офисе готов к предметному разговору с шефом, убеждаюсь и в том, что все эти маркетинговые теории ничего не стоят, а содержание одной книги переносится в другую, разве что немного меняются построения фраз, как при пересказе одного и того же анекдота.
Признаться, чтобы одолеть такую гору вранья, мне приходится взять себя в руки, и подобная метаморфоза даже наводит меня на мысль, что уж на этот раз вершины мне не избежать. Но шеф, хотя и возвращается ровно через месяц, к себе в кабинет меня не приглашает и даже снова переходит на «вы», что становится ясно из его «здравствуйте, Демьян». Взаимным приветствием наше общение и ограничивается — он или делает вид, или действительно не помнит о собственном обещании.