Я послушно следую за ней через огромный опустевший цех, озираясь от отдающих эхом наших собственных шагов. Должно быть, Ксюшино цоканье выглядит со стороны странно: всю свою одежду она прижимает к груди, предоставляя мне возможность любоваться ее безупречной спиной и задом. Впрочем, кроме нас на всем заводе ни души, поэтому изумиться видом странной процессии — идущих гуськом обнаженной женщины и пялящегося на нее сзади молодого человека, минуту назад наскоро застегнувшего брюки, — некому. Мы вполне можем сойти за циничных вероотступников: как ни крути, а за отделанными снаружи металлической вагонкой стенами цеха — Пасхальное воскресенье, единственный день в году, когда с «Капсулайна», работающего без выходных и в три смены, отпускают даже охранников.
Нашему интимному дебюту за пределами моей квартиры мы целиком обязаны Ксюше, вернее двум ее неоспоримым преимуществам — ключам от офиса и от цеха в сумочке и коду охранной сигнализации в голове. Сигнал, конечно, фиксируется на пульте охранного агентства, но и в этом случае Ксюша имеет шанс отличиться, наврав, что забыла на работе отчет, который собиралась доделать дома.
Словно проплывая через грот, мы проходим по низкому коридорчику, отделяющий огромный цех от офисных помещений, и когда Ксюша упирается локтями в сиденье собственного рабочего кресла, мне кажется, что я ослышался и поэтому она повторяет:
— Постарайся сделать как можно больнее.
Я понимаю, что сегодня мне будет позволено наверстать единственное за четыре года упущение — посетить заветный черный ход. О нет, я далек от мыслей, что это неэстетично или, более того, антисанитарно. Я хорошо помню, какие чувства вызывал у меня черный ход тетушкиной пятиэтажки в Одессе — всегда наглухо закрытый, с ржавой ручкой и нитями паутины в замке. Для меня он оставался символом недоступной загадки. Табу — почти таким же, каким пять лет назад был анальный секс с Ксюшей. И, если честно, мой первый подобный опыт за всю жизнь.
Легкое разочарование, вероятно, не самое худший итог после слишком долгого ожидания. И уж точно, то, что я наконец получил — не такая уж солидная компенсация за две новости, которые мне сообщает Ксюша, когда одевшись, придирчиво смотрится в косметическое зеркало:
— Я увольняюсь, — говорит она и, не отрываясь от своего отражения, добавляет, — и уезжаю к мужу.
11
Я — ходячее пособие по изучению коллективного бессознательного. По меньшей мере, в области пресловутого «стадного инстинкта». Ну, или — невелика разница — коллективного разума и его воздействия на отдельную бессознательную личность.
Я, всю жизнь избегавший врастания в коллектив (черт, мерзкое слово, отдает коллектором, а значит канализацией) — не нарочно, просто так получалось, — теперь, когда Ксюша уезжает, снова задергался, теперь уже на полном серьезе. Не из–за нее, вернее, совсем не из–за предстоящей потери телесной близости с ней. Само воплощение порывов, интуиции, экспериментов — всего того, что сводит с ума любителей точных расчетов, Ксюша, сама того не подозревая, делает из меня машину — мощную и тонкую, страстную и расчетливую. Одним словом, лакомый кусочек для дам от пятнадцати до гроба — плюньте в глаза тому, кто скажет, что однажды перестав быть девушкой, женщина рано или поздно перестает быть женщиной.
Теперь, когда я даже спиной чувствую их похотливые взгляды (женщины знают, чего стоит мужчина, словно обладают встроенной антенной, принимающей сигнал через неведомый нам, самцам, спутник), могу сказать с определенностью: женщина хочет всегда. Женщина без желания — параллельный мир для мужчин. Мы их не замечаем, как четвертое измерение, которое, возможно, и существует, но в другой, не доступной нам системе координат. Словно выходит из строя вторая функция женского спутника — отправлять обратный сигнал, задача которого держать самца на поводке, обрыв которого приводит к утрате контроля над объектом, для которого женщина перестает существовать, забывается, как сон после пробуждения.
Я чувствовал себя бультерьером, и хотя от поводка мне никуда не деться, еще вопрос, кто кого контролирует — я хозяйку или наоборот. Ксюша была мудрой хозяйкой, и ее заявление об уходе повлияло на меня так же, как на пусть и сильного, но совершенно беззащитного бультерьера внезапное исчезновение хозяйки, оставившей его у дверей магазина, да так и не вернувшейся к своему четвероногому подопечному.
А может, все дело в стадном инстинкте, ведь кроме Ксюши заявление подал и Леха, и мне впору было почувствовать себя нерадивом юнгой, заснувшем в кубрике тонущего корабля, которого разбудило лишь его собственное тело, шлепнувшееся от аномальной даже для морского волка качки с кровати на пол, а может и на потолок — кто разберется в измерениях перевернувшегося судна, стремительно идущего ко дну после того, как борт покинул капитан — как оказалось, предпоследним.