— Вы ничего не видели, — говорю я, все еще не отпуская заборных прутьев, — понятно, надеюсь?
Ребята испуганно кивают и даже поочередно швыряют окурки на асфальт, словно я отчитываю их в том числе по поводу курения на территории лицея. Оказывается, учительство имеет некоторые преимущества, особенно, когда имеешь дело с учениками. Всегда можно предложить им пряник, но я решительно выбираю кнут.
— Пойдут разговорчики об этом, — окидываю я взглядом забор сверху до низу, — снижу годовую оценку.
Парни молча переглядываются и быстренько ретируются — на всякий случай.
Нервы у меня и в самом деле ни к черту. И все из–за идиотки на черной Мазде.
Заметив у ворот лицея знакомый черный силуэт — а с недавних пор я шараюсь от каждой пятой модели Мазды, которых, слава богу, в Кишиневе пока единицы и вообще от каждого легкового автомобиля, если он, конечно, черного цвета, — я понимаю, что заблокирован. Оцеплен со всех сторон: три возможные варианта бегства прикрыты прутьями металлического забора, которым территорию лицея обнесли на так уж давно. Во всяком случае, его не было во время моей студенческой практики, да и ржавчины я не заметил — как на решетке, так и на своих брюках, которые я все же отряхиваю, расправившись посредством угроз с лицеистами, невольными свидетелями моего бегства.
Кстати, это моя первая удавшаяся попытка. До того, как я приземляюсь на асфальт, формально уже не лицейский, сиганув с по меньшей мере полутораметровой высоты, Ира каждый раз застигала меня врасплох, когда бежать уже не имело смысла.
Поначалу я еще считал нас единомышленниками, соучастниками одной тайны. И с каждым ее новым сюрпризом — малоприятным, надо сказать, — я чувствовал себя разведчиком, по–пластунски пролезающим под колючей проволокой, напарница которого в этот самый момент вскакивает в полный рост и начинает горланить патриотические куплеты. Прямо в тылу врага.
Ира не пряталась — нет, она демонстрировала себя окружающим и старалась засвидетельствовать меня — в своей, разумеется, компании, — как можно большему числу людей. Через пару недель после нашего знакомства — с шампанским, джакузи, «Мартини» и слоникам над изголовьем, — мне казалось, что о нашей связи знал уже весь город.
Весь, за исключением лицея, город, верил я и, надо признаться, не без повода.
Мы ужинали каждый, без исключения, день в кишиневских ресторанах, которых, к моему изумлению, в городе оказалось чуть ли не меньше, чем газетных киосков. Везде Иру узнавали, и в каждом из ресторанов ее ожидал заранее зарезервированный столик на двоих. Мы пили венгерские, грузинские и молдавские вина, французский коньяк и русскую водку, закусывая печенью по–венециански, кавказским шашлыком, супом из шампиньонов и пельменями с креветками — всего не упомнишь, особенно если расплачиваешься не ты.
Ира и не расплачивалась, она просто вкладывала в поданный официантом кожаный футляр кредитную карточку, которую ей возвращали абсолютно неповрежденной, отчего, вероятно, и возникло мое убеждение, что наши ужины ей ничего не стоят.
Каждый вечер я усаживался напротив нее, но переплетению наших ног под столом такая диспозиция лишь благоприятствовала. Из ресторана мы ехали к ней, где по меньшей мере до полуночи переплетались уже телами, пока не утоляли особо острый после ужина плотский голод. Домой я возвращался сам, обычно к часу–двум ночи, по дороге молча разглядывая плохо освещенные городские улицы. Признаться, я немного жалел вручаемые таксисту купюры — так быстро я привыкал к их присутствию в собственном кармане, куда они ныряли совсем недавно, выпущенные, словно задыхающиеся рыбки в аквариум, нежными пальцами Иры.
— Вы хоть созваниваетесь? — спросил я как–то ее о дочери, поглаживая косичку, которую она теперь не распускала и даже голову старалась не мочить. По моей, разумеется, просьбе.
— Бывает, — уклончиво ответила Ира.
Думаю поэтому, увидев Мазду у ворот не лицея, я и не поверил, что она приехала за дочерью. Я их и вместе–то ни разу_________________________________________________________________________________________________________________________ не видел: даже тогда, на годовом собрании директриса посадила Иру рядом с собой, в стороне от лицеистов, родителей, да и от преподавательского состава тоже.
Пресловутое современное поколение.
А может, все дело в современных родителях, думаю я, совершенно не представляя, как бы среагировали мать с отцом на новость о нас с Ирой. Переполошились ли — так, чтобы до сердечного приступа: все–таки избранница, хоть не намного, но старше, да еще со взрослой дочерью, да с сомнительной репутацией. Или безумно, и снова до инфаркта, обрадовались бы завидной — с материальной, с какой же еще точки зрения, — невесте?