Да–да, и о таких подробностях я осведомлен. Можно сказать, что я не просто вхож в семью, я даже теперь не уверен, есть ли из нее выход. После ссоры из–за Даманской, с которой, в качестве жеста нашего с Ирой примирения сняли все обвинения, ограничившись увольнением, мы словно переживаем второй медовый месяц. И это до официального вступления в брак — ритуала, который мне все еще кажется картинкой из чужой жизни, чем–то, что, безусловно, может произойти, но уж точно не со мной.
Ира и не заикается об оформлении наших отношений. Ей достаточно того, что я рядом — ближе, пожалуй, некуда. Мне, пожалуй, тоже хватает — ее ласки и страсти.
А еще — ее денег.
Не сказать, что она меня балует — пожалуй, я даже немного завидую Саше, — но на самостоятельные, помимо совместных с Ирой, походы в ресторан и неограниченное количество бензина для моего Фольксвагена Поло вполне хватает. Это кроме моей одежды, которую Ира выбирает и оплачивает сама. Шмотки и автомобиль — ее подарки, не входящие в те шестьсот–семьсот евро, которые она мне частями выдает в течение месяца. Я даже подумываю о ремонте в квартире, но пока временю, может быть, рассчитывая на то, что окончательно вернувшийся отец в один прекрасный день закатает рукава, напялит пилотку из газеты и вооружиться малярной кистью. Оплату стройматериалов — какие проблемы? — я готов взять на себя.
Впрочем, к отцу у меня и без ремонта нет претензий. Свои грехи он замаливает, надо признать, умело.
Скорее замасливает.
Возвращаюсь ли я домой в семь вечере или в двенадцать ночи, или не возвращаюсь вовсе, заночевав у Иры (окончательному переселению препятствуют ее ненастойчивость и мой почти суеверный страх перед институтом брака), я уверен — в нашей старой доброй квартире царит образцовый, несмотря на выцветшие обои и исцарапанный паркет, порядок. Вещи выстираны и выглажены, пол вымыт, пыль с позором изгнана, а холодильник — полон. Моя ненависть к отцу тускнеет, выцветает, как старая фотография, и даже его Анастасию Васильевну я вспоминаю с невольной благодарностью — за ту каторгу, а не жизнь, которую, судя по новым талантам отца, она ему устроила.
К отцу у меня лишь один вопрос — муж ли он снова маме, или просто не муж Анастасии Васильевне? Выпытывать у него я, однако, не решаюсь, опасаясь его вопрос–бумеранга. А именно, кто я Ире, и кто она мне — формулировка туманная и сформулировать ее еще сложнее, чем охарактеризовать, как сейчас принято говорить, статус семейного положения родителей. Поэтому я ограничиваюсь похвалой на самом деле наваристого отцовского борща, и даже вру маме, которая, словно что–то почувствовав, снова начинает звонить, что отец вернулся из–за нее, что к трубке он не подходит из–за невыносимых душевных страданий, и что ей, прежде, чем отказать, лучше все же простить его. Мама в ответ хмыкает, без конца повторяет «понятно», но приехать обещает лишь летом, разумеется, с внучкой, которую мы с отцом в глаза не видели, и которая в сентябре (как время летит–то!) идет в первый глаз.
— Не знаю, мам, — отвечаю я матери каждый раз, когда она спрашивает, не собираюсь ли я жениться. Я не вру, я и правда не знаю, как сказать ей об Ире.
Знаю одно: Ира — содержательница. Меня, своей стервозной дочери и всего лицея.
Поэтому мне — своего рода наместнику Иры — так широко улыбается Нелли Степановна, актерского мастерства которой все же не хватает, чтобы скрыть тоску в глазах.
Ира — единственная ее опора, причем без всякого преувеличения. После того, как накрываются сразу три — а больше у лицея и не было — источника финансирования американскими фондами, директрисе остается лишь мрачнеть — за будущее лицея и молиться — за здоровье Иры. А еще — надеяться на чудо, которого может и не произойти в самом ближайшем будущем, с окончанием учебного года, последнего для ученицы двенадцатого «А» Александры Албу.
Долту даже готова поскорее спихнуть замуж собственную дочь — я слышал болтовню мужеподобной биологички, утверждавшей, что видела Веронику гуляющей под ручку с, как она выразилась, «мальчиком, габаритами и губами похожего на утенка», — лишь бы не помешать, теперь уже невольно, нашему с Ирой союзу. Я улыбаюсь, думая о том, что, объяви мы о бракосочетании, свидетельница найдется за пару секунд.
Директриса элитного лицея — а что, вполне достойная кандидатура! Просительница невесты и всепрощательница жениха. Даже таких капризов последнего, как разговоры по мобильному телефону во время урока.