- Ага, счас, только надвое разломаю. Чтоб ты, дед, не перепутал. - Начал заводится Славка, который "де юре" являлся сегодня хозяином положения. Петька припёрся по случаю субботнего вечера. Или, может быть, так и было задумано? Ширнуться на халяву, разговорчик этот завести...
Вконец замордованные прелестями бесплатной медицины ходячие больные разбежались по домам. Даже не транспортабельные, но имеющие родню "с колёсами" предпочли провести выходные дома.
И в ревматологическом отделении остался лишь Дед Михей, у которого из родных осталась только жена спившегося племянника. Особа маргинального вида и соответствующего поведения.
"После того, как дед завещание написала, гуляет "девушка молодая, незамужняя" на полную", - Злобно подумал Славка. А ты ютись тут в общаге. Да и после окончания, вряд ли что нибудь лучше коммуналки дадут.
"Жениться разве что, да в Примы пойти". - Мелькнула мысль но, представив в качестве супруги дедову племяшку, враз перекрестился.
- Дай таблетку, злыдень! - Дед начал нетерпеливо теребить за рукав.
- А, может, укольчик? - Елейно ласковым голоском вкрадчиво поинтересовался Славка.
И то дело. У них ещё малёк осталось на донышке. Пусть старик побалуется.
- Совсем сбрендил? - Прошипел побледневший Петька. - У старого хрыча и давления-то нет. Загнётся ещё, а отвечать кому?
- Укольчик сделай. - Загундосил старик, уловив каким-то мистическим чутьём знакомое слово.
Славка тяжело поднялся с табурета.
Доза ещё не выветрилась из головы и, застилая глаза розовым, заставляла качаться старикана и ходить ходуном стены. Хорошо! Во всём теле разливалась Лёгкость и хотелось летать. Душа же пела, но старый хрыч, наступивший лебединой этой сонате на горло, по-прежнему маячил перед глазами, вынуждая к каким-то действиям.
- Не вздумай. - Ещё раз предостерёг Петька.
- Остынь, чувак. - Отмахнулся Славка и достал из кармана халата ключ. Открыв шкафчик с медикаментами, и помня что, "в чашке яд - лекарство в ложке" наугад схватил одну из упаковок. Авось не отравится дед. Мысленно пожелав, чтоб в этой захватывающей лотерее настырному старичку выпал Пурген.
"Зря Петька осторожничает". - Посетовал он. - "Да я для деда и морфия б не пожалел, лишь бы отстал".
Трясущейся рукой дедуся положил таблетку на язык и, поискав глазами и ничего более подходящего не найдя, схватил кювету с остатками Джефа и запил лекарство.
Онемевшие от такого развития событий Интеры изумлённо пялились на враз приободрившегося старца.
- Ой, соколики, спасибо вам. Ведь всё как рукой сняло! Как рукой, дай Бог вам здоровья, дай Бог, - Дед поставил кювету на плитку и, расправив плечи, направился восвояси, по-прежнему гнусавя под нос.
Славка оглянулся и обнаружил, что не замечает Петьки. В дверь выйти он никак не мог. Окно же на пятом этаже... Разве что, и впрямь, полетать решил.
- Ты чё разлёгся, урод? - Споткнувшись об валяющегося на полу Петьку рассвирепел он.
- От урода слышу. - Давясь беззвучным хохотом, еле смог выговорить он.
Схватив за шиворот несерьёзного Петьку, он рывком поднял его на ноги. И, глядя в ухмыляющуюся рожу, разжал руки, с громким стуком уронив товарища обратно. Хорошо ведь человеку. Пусть побалдеет.
- Ты чего? - Насуплено пробормотал обормот. И невдомёк обормоту бормочущему было, что являет он собой живой пример, называемый умными людьми звучным словом Аллитерация. Да и не до филологических тонкостей ему сейчас, поскольку ушибся здорово.
- Так смотрю, хорошо же челу. Нехай, думаю, оттянется по полной.
Петька, недовольно сопя, встал и, запахнув халат, буркнул.
- Ну, пошли, что ли?
Идти Славке никуда не хотелось. Но и отказываться, рискуя репутацией и перспективой вылететь с третьего курса, он не стал.
Коридор, в обычные дни пробегаемый за пару шагов в этот раз показался изумительно длинным. Не коридор, а просто тоннель какой-то. Да ещё единственная, к тому же мигающая лампочка навевала тоску. Казалось, в воздухе вот вот раздастся зуд, похожий на скрежетание напильником по стеклу. Половицы противно скрипели и, в довершение ко всему, на одном из этажей со звоном хлопала форточка. И впрямь, что-то внешний мир разгулялся. Ох, не к добру.
У выхода на лестницу парни наткнулись на облезлую больничную достопримечательность. Крысу Маньку. Как тот Митридат, она по очереди перепробовала все яды, которыми потчевали её сердобольные санитары, и осталась равнодушна к этим изыскам. Негурманистая какая-то зверюга попалась. Но к ней привыкли и даже нашли применение. В одомашненную любимицу кидали на меткость башмаки все, кому не лень. И, само собой, делались ставки.
- Забьём? - С энтузиазмом предложил Петька.
Но Манька, словно насмехаясь, шмыгнул прочь.
- Не судьба. - Вздохнул Славка, и робко предложил. - Может, подождём?
- Пошли. Никуда она не денется, - сказал Петька, спускаясь по лестнице.
- Погоди, там же дежурные есть, - наконец-то придумал отмазку Славка.
- А мы осторожно, - сделав вид, что не расслышал надежды в его голосе, заверил Петька, - вот увидишь, никто и не заметит.
Они спустились на этаж ниже, где света было ещё меньше, и темноту разгоняла лишь стоящая вдалеке настольная лампа.
Там должен был сидеть врач, - в этом отделении лечились, или, вернее, жили старики, нуждающиеся в постоянном уходе. Отделение геронтологии правильнее было бы назвать филиалом дома престарелых.
- Смотри, Иван Сергеевич. Пишет что-то, наверное, диссертацию. Заметит нас и так вставит, что на всю жизнь запомнится. - Выделяя интонацией "вставит" прошептал Славка. - К старухе в палату не пройти.
- "Записки гомосека" он пишет. И вообще, это в тебе скромность проснулась, да? - Ехидно заметил Бывалый Петька, крепко взял под руку товарища и повёл вперёд.
- Прощай, аспирантура - вздохнул тот и, мысленно добавив "здравствуй жопа Новый Год", зажмурился. При чём тут Новый Год было не понятно, но слово не воробей. Пусть даже и сказанное про себя.
Здесь было гораздо холоднее, чем наверху. Казалось, шальной ветерок скользил по тебе, норовя отморозить уши, и, забравшись в штаны, старался пощекотать что нибудь посущественней.
"Гадость-то какая, бля. Будто в жопу без мыла". - Пронеслось в голове. Снова хлопнула форточка.
- Не стесняйся, соколик. - Звонкий вкрадчивый голос совсем не был похож на старческий, однако Славка почему-то продолжал стоять с закрытыми глазами.
"Накормить, напоить, потом в печь усадить", - бухало в голове.
В просторной палате на восемь человек была занята всего одна койка. На ней полулежала - полусидела иссушенная временем смуглокожая старушка.
Годы, превратившие её кожу в древний пергамент, хорошенько поработали и над лицом. Длинный нос нависал над верхней губой, густые седые брови торчали клочками, напоминая то ли репейник, то ли чертополох. Костлявые кривые руки в нетерпении тормошили одеяло.