— На том и порешим, — заключил генерал. — Займемся теперь артиллерией. Кто тут из них старший? — взглянул генерал на группу молодых офицеров, скромно сидевших в сторонке у самого угла стола.
— Поручик Волошинов, ваше превосходительство, — подскочил сосед Щеголева, командир Карантинной батареи.
— Ишь ты... — в раздумье произнес Федоров. — Поручик — начальник артиллерии города Одессы. Анекдот, право!!
Волошинов покраснел. Генерал заметил это.
— Неужто обиделся?.. Не надо, дружок, это я так, по-стариковски. Может быть, так и надо, молодым больше воли давать, нам, старикам, на покой отправляться. Вот жду себе смены, наверное государь обо мне вспомнит, пожалеет. Так говори, сынок, как дела-то у тебя с пушками?
— Мною найдены старые планы обороны города еще тридцатого года. Я воспользовался этими материалами для определения числа орудий на каждой батарее, а места батарей мы определили заново.
— Так, так, — закивал головой генерал.
— Первую батарею, полагаю, надобно устроить перед Чумным кварталом, вооружить ее двенадцатью пушками; Вторую — у основания Карантинного мола — шесть пушек; Третья, моя, — на самом молу — шестнадцать пушек; Четвертая — справа от лестницы — шесть пушек; Пятая — для охраны дворца графа Воронцова и Практической гавани — шесть пушек. Наконец, Шестая на Военном молу — она существует и теперь — четыре пушки.
— Почему так мало? — удивился генерал. — Ведь она защищает вход в Практическую гавань!
— Для большего количества пушек там нет места, ваше превосходительство. Кроме того, эта батарея имеет вспомогательную задачу — не допускать захода неприятеля в тыл третьей батареи.
— А не следовало бы устроить батарею где-нибудь повыше, ну хотя бы в самом начале Канатной улицы? Там ведь очень удобное место.
— Очень далеко в тылу, ваше превосходительство.
— Но зато и высоко...
— Учту, ваше превосходительство.
— Ну, а чем Пересыпь оборонять будете?
— Для Пересыпи батарей не предусмотрено, поскольку низкая местность не позволяет укрывать пушки. Да и не достанут те пушки до рейда. Неприятель сначала уничтожит их, а потом перейдет к нам.
— Гм! — Генерал подошел к огромной карте Одессы, висевшей на стене, измерил расстояние между берегом Пересыпи и разными местами порта. — Пожалуй, верно... Ладно. Оставим Пересыпь... Так сколько пушек всего вы насчитали?
— Пятьдесят, ваше превосходительство. А ежели устроить батарею на Канатной улице, то еще шесть пушек.
— Хорошо. Гляди, как поручики нынче рассуждать стали — генералы, да и только. Ну, а как, ваше поручичье превосходительство, — пошутил генерал, — защищать батареи собираетесь? — И уже серьезно добавил: — Помни, там у тебя солдаты возле пушек стоять будут, их беречь надо!
— Все предусмотрено, ваше превосходительство. Мерлоны[1] будут и прочее, согласно уставу.
— То-то же, голубчик, — о солдатах всегда помни. А сейчас вот тебе мой сказ. Ты, я вижу, много всего наготовил. А средств у нас маловато. На всю оборону города — сто тридцать тысяч. Не ожидали?.. — Генерал обвел взором пораженных офицеров. — Я тоже не ожидал. Но это, к сожалению, так. На нужды обороны отпущено пока только сто тридцать тысяч. Дальше, как государь прикажет... Так что крепостей, господа офицеры, не стройте. Заранее говорю: все ваши планы прахом пойдут.
Тяжело опираясь на палку, генерал снова подошел к карте.
— А батарейки твои, поручик, будут неприятеля поражать в два яруса... Это совсем недурно... Голыми руками нас не возьмут... Хорошо, господин поручик, ваш доклад мне понравился, — заключил генерал и сразу же обратился к полковнику Рафтопуло. — Как размещать войска думаете?
Доклад полковника был краток. Треть войск, предназначенных для обороны побережья от Малого Фонтана до порта, решили разместить в Сабанских казармах. На Соборной площади должен был расположиться резерв — два батальона пехоты и вся кавалерия. Для остальных войск отводилось место у Михайловского монастыря. Кроме того, решено было при возможности приспособить под казарму здание сиротского приюта, что у Куликова поля. Сирот же перевести временно в другое место. Для осмотра здания полковник предложил выделить прапорщика Щеголева.
Заседание подходило к концу, когда в кабинет вошел встревоженный адъютант. Подойдя к генералу, он что-то зашептал ему на ухо. Федоров сосредоточенно слушал, что-то переспросил. Потом, тяжело наваливаясь всем телом на стол, тихо произнес:
— Я должен огорчить вас, господа офицеры, неприятнейшим известием. На Дунае, под местечком Ольтеницей, наши войска потерпели неудачу... Подробности пока неизвестны...
С тяжелым чувством расходились офицеры. Первое сраженье — и неудача...