и меж ними убитая птица летала.
Поводырь
А волна шелестящих дерев
поднялась непомерно высоко,
но застыла на миг, онемев,
словно не было силы. Дорога
очумело дрожала в пыли,
в многослойном натруженном прахе.
Два слепца мальчугана несли –
кровь змеилась по белой рубахе.
Так высоко к пустым небесам
вознеслись их усталые души,
что верхушки дерев по глазам
хлещут больно. Теснее и уже,
и все выше дорога лежит.
У мальчонки безумные речи
про оплавленный метеорит,
распоровший сутулые плечи.
Он их вел босичком по земле,
но ослаб и теперь вслед за ними
проплывает в чешуйчатой мгле
и моргает глазами сырыми.
Ветер дул на восток от лица
обращенного к небу. Прозрели
три измученных светом слепца,
и деревья внизу загустели.
Землетрясение
Снова теплые камни ползут под откос,
и сгущаются горы, пластаются недра.
И тяжелые струи девичьих волос
растекаются вдаль, убегая от ветра.
А колодези, набок слегка накренясь,
плещут воду на землю скупыми горстями,
и она превращается в гибкую грязь
и таращится в небо пустыми глазами.
И такая вокруг маета, круговерть,
и царапают плечи осколки камений,
но на наши глаза наплывает не смерть,
а дрожащие тени зверей и растений.
И сужается небо, а там впереди
в резких тучах краснеет настырное око.
И я пальцы сжимаю на женской груди,
но ползет, подвывая, живая дорога.
А по ней разметались ошметки земли,
изначальная грязь, наши стертые слепки.
И два дерева густо темнели вдали,
и на них распускались распухшие ветки.
Поступь сада
Поступь сада почую во мгле,
то деревья крадутся на юг,
а дыханье на мокром стекле
оставляет неправильный круг.
В этот самый замедленный час
наблюдаю до рези в глазах,
как деревья уходят от нас,
словно женщины, сжавшись впотьмах.
Поделом нам за все, поделом –
даже ветку поднять недосуг.
Стылый воздух дрожит за окном
и в лицо превращается круг.
Я смотрю сквозь родные глаза,
как застыл беглый сад на весу.
Мне б коснуться щеки, да нельзя –
зачеркну или след нанесу.
Мне б стремглав побежать на крыльцо,
чтоб деревья вернулись назад.
Шевельнешься – исчезнет лицо,
не пойдешь – и рассеется сад.
Костер
В сердцевине густого костра
меркнут искры, и блики, и очи,
но пылает огонь среди ночи
и рыдает на взгорке сестра,
превращенная в дерево. Плачь,
разнесли шибко кости по свету,
а окрест даже ирода нету,
лишь приблудный обшарпанный грач
примостился на ветке сухой.
И в сердцах встрепенулась осина
вспоминая ушедшего сына,
что метался сырой головой.
А теперь только птаха да плач.
У костра сохнут пришлые люди.
И воспрянули девичьи груди,
но занес топорище палач.
Стеклянный сад
Из стекла хрупкий дымчатый сад,
люди плыли во тьму на коленях.
Молодой голубой листопад
разбивался на мытых ступенях.
И вонзилось под кожу стекло,
окровавив поджатые ноги.
Пронесло, унесло, разнесло
на ошметки гудящей дороги?
Зыбкий свет не задерживал свет,
но светился, а люди молчали
и беззубо стонали вослед,
и тонули во мраке детали.
По крови, превратившись в стекло,
став сосудом, сервизом неволи,
шли вперед. Человечье тепло –
отражение скомканной боли.
Отогреться бы всем на века,
густо рыщут настырные тени.
И ползут по ногам облака,
но все круче, все чище ступени.
Шиповник
Скрип шагов в почерневших снегах
превращается в яблочный хруст,
а шиповника тающий куст
в острых льдинках стоит, как в слезах.
Настоялся, намерзся, невмочь
безучастно, недвижно стоять,
и он ветку продвинул на пядь,
и неслышно надвинулась ночь.
И метнулась убогая тень
на отживший подтаявшей снег,
и к нему подошел человек
пожилой, провожающий день.
И сливались две тени впотьмах,
распластавшись на талой воде,
и прошел зимний дождь в темноте,
и застыл на оживших ветвях.
И шиповник скрипел подо льдом,
и старик холодел, молодел,
и стоял, и грустил, и успел
льда коснуться обветренным ртом.
Мода
Сутулый свет висел под потолком,
над лампочкой, над карими глазами,