и я хотел листать его руками,
и прикоснуться повлажневшим лбом.
Обмылки неприкаянных времен,
секунды прошнурованы, как бирки,
а пальцы разгибались после стирки,
напоминая мне кипение ворон.
Я понял – время переходит в свет
нездешний, неопознанный, холщовый.
А на полу лежал словарь толковый,
с ума сойти – чего в нем только нет.
По словарю сбегали муравьи,
и ветер их сносил в дверном проеме.
И было тесно в опустевшем доме,
и не было ни дома, ни семьи.
Дрожал шероховатый тусклый свет,
свечение, вобравшее утраты.
А я на джинсы ладил две заплаты
и был по моде вроде бы одет.
Пугало
И раскрашено небо густыми мазками,
и настырные тучи упрямо ползут,
и клубятся, чадят над сырыми глазами,
и сплетаются в дымчатый тающий жгут.
А внизу, на земле, воронье загустело,
вязкой массой покрыло поля и сады.
И сквозило меж ними убогое тело,
и блестело, как тонкая слойка слюды.
У! Гудит воронье – наседает и рвется
все заполнить кругом. А меж ними старик
наклонился, застыл у седого колодца,
отразившего небо и призрачный лик.
В мрачном небе густели угрюмые птицы,
и махали крылами вблизи у лица,
и старик распластался крестом у криницы,
и не мог доползти до родного крыльца.
Но, как пугало, стал на блажном огороде,
чтоб отпугивать резких кричащих ворон.
Жгут небесный растаял, но матери вроде
наплывал на пустые глаза небосклон.
Невеста
Нес ветер девичье лицо,
черты чеканя на ходу,
А обручальное кольцо
светилось в сумрачном пруду.
И рыбы шли на тусклый свет,
толпились, ободрав бока.
А жениха в помине нет,
лишь опустевшая рука.
Склонилась девушка к воде,
и ветер контуры лица
схватил, понес, и быть беде,
и нет ни брата, ни отца.
И над землей лицо летит,
и проступает каждый миг
сквозь хрупкий потаенный стыд,
сквозь кожу просветленный лик.
Уже другая в тишине,
в вечернем воздухе тугом.
И пусть кольцо на скользком дне,
и пусть жених в селе чужом.
А ветер бережно несет
свою добычу на восток.
И нет ни жалоб, ни забот,
а пруд и темен, и глубок.
Степь
Степь закружилась в груди,
сердце смешалось с землей.
Пробую воздух густой
в теплых ладонях нести.
Черного неба разлом,
темень безлюдных равнин.
Раньше б вернулся сын,
если бы стал отцом.
Степь закрутилась в жгут,
тяжек сыновий долг.
Только лиса и волк
рядом со мной снуют.
Тают движения рук
в темной отцовской ночи.
И сколько хочешь кричи –
вязнет в безмолвии звук.
Кашляет рядом лиса,
волк отступил на пядь.
Нужно в ладони дышать,
чтоб оживить голоса.
Только родных зови,
воздух укромный дрожит.
Гневно звенит монолит
этой и прежней любви.
Волчья и лисья сыть,
да материнская прядь.
Нужно родных искать,
чтоб и чужих любить.
Сеется лунный свет,
а у меня за спиной
вьется двойною петлей
волчий и лисий след.
Владимирский собор
Глубоком звоном полнится мой город,
с цепей сорвались все колокола.
И чуждый звук глухому сердцу дорог,
и ночь невнятным таинством светла.
И гривны плещутся, как пойманные рыбы,
в руках у предприимчивых калек,
и падает на вытканные глыбы
безудержный и безутешный снег.
И ход монахов, на скопцов похожих,
напоминает шевелящие кусты,
и мало святости в глазах прохожих,
но много полуночной чистоты.
И толпы разношерстного народа
едва колышутся под колокольный звон,
и осеняет серебристая природа
крестом пространство с четырех сторон.
А глыба невесомого собора
неспешно уплывала в небеса.
И доносились издали сурово
застывших перезвонов голоса.
Снегопад
Был ночью снегопад
и, словно в мыльной пене,
деревья, палисад,
и скользкие ступени.
Я из окна гляжу
на переулок ранний,
и тонкую межу
сугробов возле зданий.
Но вышел человек
в нетронутое чудо,
и тихо падал снег,
как будто ниоткуда.
СФЕРОИД
фантастическая поэма
Знаю, все округляют в итоге –
судьбу, тарифы и даже счета.
Круглый камень лежит на дороге
или в круг превратилась черта?
Я хорошо запомнил со школы –