В общежитии уникального заведения я легко нашел туалет, но заблудился в полуосвещенных закрученных коридорах и стал открывать двери наудачу.
В комнатах, как на грех, обитали некрасивые студентки, возмущенные бесцеремонным вторжением. А одна полураздетая девица и вовсе сказала: «Пошел вон, пьяная рожа».
Я ответил, что все писательницы стервы, а поэтессы неврастенички, сел на подоконник и решил не идти по пути официальной литературы.
Наставник давал читать редкие книги, рассказывал писательские сплетни, учил, что редакторы не должны чувствовать себя глупцами.
Впоследствии я понял, что несчастные редакторы пропускают сквозь свое сознание непрерывный поток литературного мусора.
Со временем я научился неплохо писать, став по словам старого киевского критика, единственным графоманом, которому удалось превратиться в поэта.
Первая публикация в большом журнале по свежести ощущений сравнима только с первым поцелуем, когда душа вслед за плотью стремительно устремляется вверх.
Я больше не встречался с милой Нелей и не подарил первую книжку инициатору моего творчества, хотя часто бывал в столице.
В Москве много гостеприимных домов, но скопище озабоченных писателей в ЦДЛе всегда вызывало улыбку и поднимало настроение.
Насиженное многими поколениями место заставляло непривычных к такой атмосфере людей вздрагивать в потугах иронии.
Плоские шутки меркли перед остроумием классиков, чьи выцветшие автографы еще можно прочесть на стенах буфета при ярком свете и ясном сознании.
Живые работники пера спешили по неотложным делам или степенно выпивали в просторных буфетах без надрыва чувств и громких выкриков.
Избранные и богатые литераторы гордо шествовали в ресторан, известный отличной кухней еще со времен несчастного Берлиоза.
В огромном полупустом зале, отделанным редким деревом, восседали напыщенные функционеры, товарищи из южных республик и престарелые меценаты в сопровождении ярких девиц.
Простой пишущий люд сидел в буфетах. Хромые писатели встречались намного чаще, чем слепые, глухие и даже немые.
По таинственной причине литераторы часто падали с лестниц, выпадали из окон и попадали под машины. Некоторым ломали ноги ревнивые мужья, чтобы не бегали по чужим женам.
Я знал немало хромцов, пользовавшихся большим успехом у женщин, несмотря на неприглядную внешность, поскольку знали подход.
Труженики пера отличаются патологической потребностью к самобичеванию, но самые постыдные тайны открывают герои вопреки воле авторов.
Старинное помещение вмещало неимоверное количество литераторов, снующих, как челноки, без видимой толкотни, хотя орудовать локтями они умели лучше, чем другими частями тела.
Власти ценили своих писателей, дороживших громадными тиражами, щедрыми гонорарами, домами, дачами, поездками за границу, санаториями и прочими привилегиями.
В 1991 году некогда славное издательство «Советский писатель» чуть ли не на последнем издыхании выпустило мою вторую книжку «Теневое движение».
Название связано с первым стихотворением о движущихся по стене теням, написанное под влиянием водки, температуры и самолюбия.
К тому времени я уже несколько лет не писал, поскольку перестал развиваться как поэт, а просто сочинять стало не в кайф.
Падал снег
На высокой нагорной земле
падал снег и ложился на тени
бедолаг, проходящих во мгле,
прораставших, как корни растений,
вверх и вниз, ибо не было сил
оторвать загустевшего взгляда
от скупых отчужденных могил
и ягнят оробевшего стада.
Падал снег изначально с небес
и под влажною тягой покрова
все теряло физический вес
и держалось лишь тяжестью слова.
Мы стояли, обнявшись во сне,
в забытьи, ощущая, чьи пальцы
на зрачках, и в какой тишине
обретают надежду скитальцы
галактических стран. Из прорех
в небесах на забытое стадо
падал снег, падал низ, падал верх
и листва недоступного сада.
Заблудший
Он заблудился в двух шагах от сна
но шел из города. За ним летели
на рванных крыльях спящая жена
и чуткое дыхание метели.
Но не догнали, сникли, разбрелись,
и вкось метнулась скользкая дорога,
и снежная растрепанная высь
мрачнела и тревожилась немного.
И было так уютно в небесах
душе заблудшей, что сгибался гулко
колючий ветер на его глазах
и затихал в сугробах переулка.
И не было уже пути назад,
все занесло, и звезды одолели
блуждавший тесный воспаленный взгляд,
густую боль в застывшем звонком теле.