Артур стоял у него за спиной и молчал, не мешал мужчине говорить свою речь. Одним взглядом юноша поглядывал на солнце. Оно уже почти совсем скрылось за горную вершину. Широкая тень уже перевалилась за городские стены и тянулась к замку. Семь минут прошло.
“Осталось тринадцать…”
Сказал Джозеф сухим голосом.
“Эрхи… Помнишь я обещал тебе рассказать о моём прошлом? Самое время. Вернее, самое не время этим заниматься, но ты заслужил, мне не хочется, но ты заслужил. Буду краток”.
“Я был… Принцем. Правда. Уютного мирского королевства. Мой дальний предок, ещё живой, разумеется, возможно до сих пор живой, был Архимагом. Я жил безбедно, ни о чём не волнуясь. Жить я так мог долго. Знаешь отвары, которые продлевают жизнь? У меня их было вдоволь. Забавно, тебе такая жизнь была бы в пору. Собственно, её я тебе и предлагал. А сам отказался”.
“Почему? Потому что мне нужно большего. Видишь солнце? Смотри как оно опускается. Не хочу, чтобы опускалось. Хочу взять тварь за шкирку и поднять…” Джозеф протянул руку и сжал кулак, и как будто заключил в нём солнце, — но круг золотого пламени проскользнул мимо кулака, поджимая свои лучи в гору.
Семь минут, подумал Артур. Ровно.
“Шесть пятьдесят девять”. Сказал Джозеф.
“А теперь пошёл вон, мелкий. Умирать надо одному. Кыш, кыш. Ещё бы сопливый мальчишка маячил душой над душой в последние минуты. Брысь”. Он помахал рукой, как будто отгоняя мушку.
Артур бросил ему спокойный взгляд и растворился. Теперь Джозеф сидел на крыше башни совсем один. Он достал серебристые часики и закрутил на цепочке, — часики сделались золотистыми, наливаясь маслянистыми, густыми лучами вечернего солнца. А потом Джозеф их приоткрыл, и вдруг они и вправду стали как золотые.
“Давно не виделись”. Сказал мужчина в теле юноши и горько, устало улыбнулся.
“Жаль я не могу остановить время для себя…” Произнёс он и сжал часики. Рука его едва-едва, почти незаметно, дрожала. Улыбка исчезла с его лица, не было смысла её больше удерживать, и само лицо стало мрачным.
“Хорошо, Эрхи, ты меня таким не видишь… Как же… Cтрашно умирать”. И снова он улыбнулся, только теперь улыбка его была жалкой, испуганной. Джозеф вдохнул единственный дрожащий вдох и с ненавистью, а потом с отчаянием взглянул на уходящее за гору, неумолимое солнце.
Человек действительно не знает смерти. Он её не знает, а боится. Страх этот фальшив и глуп, думал Джозеф. Сам то он знал смерть, и потому боялся по-настоящему, до глубины души. Мужчина сжал кулаки. Он решил думать. Чтобы не бояться, чтобы не быть существом жалким и немощным в самом конце жизни, он решил заняться тем, чем занимался всю свою жизнь: мужчина отпустил с цепи свою мысль. Он размышлял.
Но о чём думать? Сперва он не знал, но время шло неумолимо, и он придумал. Точно. Время. Время, время… В глазах его засверкали, задрожали красные звёздочки. Время, Маг Времени, Сердце Бога, шестнадцать лет, шестнадцать тысяч лет, древне-магический… Язык людей на Эфое произошёл от древне-магического. Как ни странно, он не сохранил слово мана, но зато имел другое слово: манна. Его использовали в современном магическом мира Белой и Чёрной Башни. Его говорила Осень. И было ещё одно, похожее слово. Омоним. Редкое слово, которое Джозеф обнаружил случайно. В религии Абсолютного была своя «манна», и означала она…
“Божий дар… Манна небесная…” Мысль его разгонялась, всё быстрее и быстрее связывала она разомкнутые нити. Джозеф тянул за ниточку и вытягивая на свет целую паутину.
Оставалось полторы минуты.
Джозеф замер.
“Вот… Вот что ты задумал… А-ха-ха. Ах ты тварь, ах ты дрянной паразит…” Глаза Джозефа вспыхнули, он хотел немедленно позвать Эрхана, — но не мог. Юноша действительно ушёл, — он уважал последнюю просьбу своего учителя на уединение. Джозеф не растерялся. Немедленно он оторвал себе палец и попытался начертить кровью на земле, как вдруг замер и поперхнулся. Звёзды в его глазах задрожали как свечки на ветру. Внутри него испепеляющим сиянием вспыхнуло золотистое сердце.
…В мире снов, на золотистом пляже стремительно разваливалась, как песочный торт, каменная скала. Волны обгладывали её словно хищные языки и заглатывали кусками в свои глубины. Но скала держалась, она продержалась бы ещё минуту, как вдруг золотистое сердце в дальних водах вспыхнуло и забилось колокольным звоном, отбивающим начало нового мира. Из него вытянулась белейшая рука с белыми ногтями и розовой ладонью. С тремя метками, тремя точками на кисте. Рука повернулась, и волны зушемели. Они сделались сильнее. Теперь они зарывались в скалу и срывали её куски, растворяя её в золотистом сиянии…