Джозеф упал на колени. Он больше не чувствовал своих ног. Мужчина точно отсчитывал своё время и думал, ему оставалась ещё минута, но вдруг она стала таять прямо у него на глазах. Минута превратилась в пару секунд и была уже на грани разложения. Ещё немного, ещё… Нужно, нужно сказать…
Если ничего не сделать, через двенадцать лет Эрхи умрёт, и все умрут, весь мир будет уничтожен, весь мир будет заново…
Джозеф вспомнил девушку — Мария была совсем рядом. Она лежала на террасе возле башни. Он попытался крикнуть, но обнаружил, что дух его слишком ослаб даже, чтобы поднять голос. Его душа неумолимо выгорала.
Джозеф упал словно брошенная кукла. Только в глазах его кипела последняя жизнь, последние красные звёзды сверкали на солнце и отражали солнце. Но в мужчине больше не было сил поднять руку и попытаться схватить пламенный шар. Солнце ушло за гору и пропало в его глазах. Глаза стали пустые как стёкла в никуда.
Почти минуту лежало на крыше башни неподвижное тело; потом оно моргнуло, приподнялось и задумчиво осмотрело свой оторванный палец. Артур растерянно нахмурился, — интересно, у кого он украл эту повадку? — достал кубик, Семь, оторвал от него кровавый жгутик — кажется, кубик при этом пискнул — и проглотил. Палец начал расти заново.
Ещё некоторое время юноша стоял на крыше. Солнце провалилось за далёкую гору, и на мир опустилась завеса синей мглы. Лицо юноши было непроглядным, и невозможно было увидеть, какое у него сейчас было выражение.
Юноша постоял, повернулся и спрыгнул с башни на террасу.
167. Зима, настоящая
167. Зима, настоящая
“Как капли в тёмной пещере, так мысли звенят и сверкают в моей голове… Как капли в тёмной пещере, капают в тёмные воды и пропадают… Как капли в тёмной пещере, где есть лучик света, сверкают и исчезают мысли в тёмной воде… Как капли капают в далёкой и тёмной пещере, я слышу их звук так далеко…”
Повторяла и повторяла Мария. Устала. Передохнула. Подумала:
Как грубо, как неправильно и насильственно над мыслью ущемлять её, обрамляя в слова, а затем ещё сильнее искривлять её, изгибая и заворачивая слова в рифмы. Но по-другому нельзя, ведь слова — это оболочка, без которой мысль не вынесет открытого воздуха, растворившись в нём, как растворена в мире мысль без человека, который мог бы её выловить, а рифма — это отмычка, чтобы пробраться в чужое сердце и влить в него сверкающую сладкими искринками сахара мысль.
Без этого нельзя… Но как хочется! Как хотела Мария соединиться сердцем к сердцу, чтобы одно сердце трепетало, а другое отзывалось на его трепет, и трепетали они вместе, хлопая друг друга, как бабочки крыльями, если схватить бабочек иголочками и поднести, совсем близко, одну к другой, крылья в крылья…
И Марии представилось множество сердец, собранных в кучу, дымящихся паром, дрожащих и бьющихся каким-то горловым стуком, — и представилось, как сердца эти лопаются под ногами, как пузырьки, когда ноги эти — ноги близкого человека, и они приближаются.
Отвлекают.
Мария повернулась к звуку шагов и сказала: “Добрый вечер, Артур”.
Артур посмотрел на неё, на её бледнеющее в ночной мгле лицо и кивнул. Потом он опомнился и сказал: “Уже ночь”.
И постепенно юноша и сам понял смысл своих слова. Он осмотрелся. Действительно, уже стояла ночь. Город за решёткой померк. Редкие огоньки сверкали в нём, как расплывчатые отражения звёзд в тёмной воде. Вокруг сгущалась холодная, мутная темнота. Юноша посмотрел на Марию — она была рядом. Он подошёл к ней ближе. Она не дрогнула, слегка улыбнулась. Артур помолчал пару секунд и сказал: “Пошли”.
Они спустились в замок. Прошли долгие ветвистые лестницы и коридоры. Мария помнила всё, что с ней было, когда ею овладел — как-то это не так прозвучало, заметил про себя Артур — Джозеф, и потому знала, куда мужчина заманил Маргариту и Аркадию. Артуру стало интересно, слушала ли она его разговор с учителем, но юноша не спрашивал.
Не хотел спрашивать.
Они спустились на средние этажи замка, самые близкие к уровню земли. Коридоры были совсем опустевшими. Гулкие шаги стражника слышались за три поворота. Артур и Мария прошли мимо врат, ведущих в сад, и завернули в покои девушки.
Высокое окно, кровать, стол. В окно мнётся какой-то сорняк, на столе горит лампа. Её свет падает на служанку и на девочку в её руках. Девочка немного сонная, но сразу оживает, когда замечает Артура и Марию.
Юноша увидел своё отражение в её больших сизых глазках и опомнился. Комнату наполнял приятный, приглушённый тёплый свет. Артур взглянул на Аркадию — она была задумчива. Юноша вдруг понял, что как-то странно, что она просто так согласилась пройти с «Марией» в покои девушки и взять с собой его дочь. А потом юноше вспомнился шрам на лице старика, — деда служаночки. Рана эта была от ножниц.